№10, 1973/Жизнь. Искусство. Критика

Биография и биограф

1. Литературная природа жанра

«Хороша она или плоха, а современная биография все же существует».

Этими словами, за которыми, не правда ли, угадываются улыбка и примирительный жест, Андре Моруа пытался урезонить, с одной стороны, отрицателей самого факта существования современной биографии, с другой – хулителей ее, усмотревших в ней лишь поддельный блеск и непомерные претензии авторов стать выше своих героев.

Она существует. И, чтобы уж окончательно рассеять в том сомнения, Моруа указывает точную дату возникновения и родоначальника: 1910 год, Литтон Стрэчи (прославился тонко-саркастическими жизнеописаниями деятелей викторианской эпохи). Не стоит обольщаться бухгалтерской дотошностью, столь несвойственной Моруа, – она иронична. Писатели не подают приоритетных заявок. Впрочем, так ли уж важно, кого числить номером первым в истории новой школы биографии, важно, что ее существование признано. Разве в его собственном, Моруа, творчестве не раскрылись с достаточной полнотой все достоинства нового стиля, равно как, заметим в скобках, и опасности, подстерегающие литератора, решившегося ему следовать?

Литературное явление – это известно – легче назвать, чем определить. Биография на долгом своем веку, а по некоторым сведениям, ей шесть тысячелетий, видоизменялась не один раз; последнее обновление пережила она действительно лет шестьдесят назад. Вдруг она стала какой-то «не такой». Словно открылись ей новые способы видения человека; кстати, это, должно быть, самое простое, хотя и слишком общее, объяснение причин ее необычайной популярности. Впечатление произведено было такое, будто посреди литературного океана всплыл материк.

С тех пор не утихают споры – и они вовсе не праздны – о том, к какому разряду литературы отнести новейшую биографию (впредь мы будем называть ее так). Она любимое чтение широчайших масс, однако к «паралитературе» (удобный термин, в котором французы свели детектив, бульварный роман и черную серию) ее никак не припишешь, хотя тиражами она с ними запросто тягается, Несомненно, она – высокий род литературы, но – какой? Что она? Отпрыск науки? Отдел истории? Некий синтетический жанр, к каковому мнению склоняются многие? Или все же – художественный?

Позволю себе без обиняков отнести новейшую биографию к последнему – к художественному жанру. Это художественный жанр, только художественность в нем достигается особыми средствами. Точнее, особым сочетанием средств, что и постараюсь ниже показать.

Новейшая биография вот уже много лет шагает своей дорогой; но, видно, и в жизни жанра наступает пора осознания себя. Между тем биография изучается неравномерно. Ею плодотворно занимаются философы, психологи, историки и почти не занимаются литературоведы. Мы хорошо знаем, что создание биографии невозможно» без исторического подхода к деятельности личности, без рассмотрения этой деятельности в точно выверенном социальном контексте. Накоплено немало ценного опыта в методике обработки и обобщении документов, в изучении гносеологических основ развития литературы, науки в свете деятельности творческой личности, поведения замечательной личности до и после обретения ею славы и т, п., – все это составляет серьезное подспорье в работе биографа, но не этим, по правде говоря, мучается он, садясь за письменный стол.

Приспело время познать литературную природу биографии. Надо уяснить, как она делается. Наивно думать – а такие суждения все еще встречаются. – что всего и хлопот-то: тщательно собрать материал и добросовестно его изложить. Жизнь великого человека – раздаются иногда мнения – сама по себе, дескать, поэзия. Увы, это не так. Проблема мастерства в познании природы биографического жанра чрезвычайно важна – не в школярском смысле: разумеется, на биографа распространяются все требования к языку, стилю и проч., что и на писателя, работающего в любом другом жанре. Тут не может быть двух мнений. Но приемы литературной техники применяются биографом своеобразно.

2. «Все так и было»

Не проще ли подобраться к выводам, сразу перейдя к разбору приемов и средств биографа? Однако вовсе без общих суждений не обойтись. Начать следует с разницы между художественной правдой романа (новеллы, повести) и правдой биографии.

Она есть. И впрямь, на вопрос (который всегда на устах ребенка и неискушенного читателя): «Скажите, так оно все и было на самом деле или вы выдумали?»- отвечая на который романист вынужден пускаться в рассуждения об отличии факта художественного от факта жизненного, о праве на типизацию и тому подобное, – на вопрос этот биограф отвечает без малейшей заминки и даже с ноткой недоумения: «Ну само собой, все так и было!»

Все так и было.

Волшебное ощущение того, что все так и было, что никем ничто не выдумано, – драгоценное читательское ощущение! – охватывает с первой же строки, когда приступаешь к биографии, и не покидает до последней… при условии, заметим, соблюдения законов жанра.

Романист невольно всегда обобщает. Ему и листка древесного не описать, чтобы в памяти не всплыли мириады реально увиденных листьев. Биографу в описаниях нельзя обобщать. Он обобщает в отвлечениях. Та правда, которую он показывает, конкретна и единственна. То, о чем поведал биограф, было в действительности, было один-единственный раз, ни на что не похоже и никогда не может повториться. Его герой – фигура уникальная.

Напрашивается первое определение новейшей биографии: это исповедь, рассказанная в третьем лице.

Далее. Сколько бы персонажей ни вывел на страницы своей книги романист, все они – плоды его воображения. Кажется, любой писатель о любом персонаже вправе повторить толстовское: Наташа – это я. Над строчками витает дух автора.

Элемент «личностного авторского» довлеет в чистой прозе.

Не то в биографии. Здесь силен элемент «личностного неавторского», а иногда и довлеет с пользой для произведения. Герой ведь на самом деле жил до автора и в книге предстает своим «личностным» материалом: письмами, дневниками, рисунками и т. д.

Итак, повторяю, правда биографии отлична от правды романа.

Биограф чувствует эту особенную – конкретную, прихотливую, единственную, богатую – правду и подчиняет ей все художественные средства.

3. Художественные средства биографа

Собственно, они те же, что и у романиста. Пейзаж. Диалог. Ритм. Композиция. Повторы. Контраст. Отступления.

И так далее.

(О документе как специфическом и якобы необходимом средстве биографа поговорим ниже.)

Названные средства употребляются биографом все же не так, как романистом. Как же? В самом общем виде можно сказать: под рукой биографа они приобретают сугубо подчиненный характер.

О романисте вовсе не грех отозваться: «Превосходный пейзажист», «Мастер диалога»…

Для биографа такая оценка была бы убийственной.

Никакой дробной, частичной похвалы биография не приемлет. Все художественно-повествовательные средства, употребляемые в ней, откровенно служебны.

Каждое описание, любое проникновение в душевный мир героя надо оправдывать. Не обязательно цитатой либо ссылкой, но доказательства имей, и читатель это чувствует.

Фантазия художника-биографа, думаю, должна быть строго дисциплинирована. На некоторые виды творчества попросту наложен запрет. Например, на сюжетно-событийное развитие.

С точки зрения романиста, может показаться, что у его коллеги и свободы-то никакой творческой нет. Это не так, биограф свободен, но надо знать в чем. Не случайно романисты, взявшись писать биографию, частенько терпят неудачу именно из-за того, что не знают, где они вольны расписывать, а где нет.

Перейдем, однако, к рассмотрению некоторых приемов.

А. Пейзаж.

Наблюдения над новейшей биографией показывают, что лучше всего в ней «смотрятся» пейзажи, написанные сухо, немногословно и включающие в себя какие-либо крупные, прочные объекты.

(Разумеется, это не касается случаев, когда в герои взят живописец или геоморфолог, исследователь ландшафта.)

Пейзажный фон должен почти везде сопутствовать персонажу: он придает объемность. Добро, коли в архиве отыскались указания, когда и что осматривал ваш герой. Увы, такие находки – роскошь. Пейзаж приходится реконструировать, И при этом как раз и пользоваться указанными качествами.

Предположим, герой ваш, человек прошлого столетия, очутился в Ереване. Превосходно. Подойдя к окну в нумере своем на постоялом дворе – что же он видит? Хозяин бранится с работником? Прикатил на тарантасе важный генерал? Весьма возможно… если у вас на руках документы. А если нет? Ничтоже сумняшеся, заставьте его приподнять голову – в глаза ему сверкнет Арарат. Пусть полюбуется. А вы преспокойно описывайте снежную вершину (но кратко, сухо, почти справочно, чувство меры никогда не должно покидать): читатель отдохнет и станет ждать дальнейших событий.

В городских пейзажах можно не опасаться даже самых знаменитых строений, вроде Нотр-Дам в Париже или Исаакия в Петербурге. Они не выбьют фальшивой ноты.

Опасен динамичный пейзаж: гроза, буря… Ведь вам придется отчитаться в каждой вспышке молнии, в каждой капле дождя.

Статья в PDF

Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №10, 1973

Цитировать

Кумок, Я. Биография и биограф / Я. Кумок // Вопросы литературы. - 1973 - №10. - C. 18-32
Копировать