«Билет в вечность…»

Заметки М. Майеровой о литературном мастерстве и о собственном творчестве печатаются по тексту книги «Эхо и отзвук» («Чехословацкий писатель», Прага, 1960).

В переводе на русский язык вышли следующие произведения М. Майеровой: «Сирена» (1948), «Лучший из миров» (1950), «Шахтерская баллада» (1953), сборник рассказов «Медальон» (1963).

Желание

Желание взяться за перо возникает, на мой взгляд, по самому неожиданному поводу – внутреннему или внешнему, порой столь незначительному, что уважающий себя автор в этом даже не захочет признаться. А между тем он без колебаний мог бы решиться на это: ведь первое побуждение почти ничего не значит – это тот слабенький удар клювом, без которого птенец не смог бы освободиться от своей скорлупы. Тебя начинает преследовать некая странная деталь или подробность, неожиданно развиваясь в сюжет рассказа, повести или стихотворения: это зависит от глубины твоего дыхания. Вот так же, наверное, около незаметной песчинки в раковине образуется жемчужина.

Сюжет

Я никогда не ищу сюжета: появится сам. Он рождается из любви к людям, – ведь истинная любовь всегда знает, где и какой объявился непорядок, где необходимо заступничество, о чем нужно писать решительно и без промедления.

Происшествие

Казалось бы, что проще для романиста – начинай себе любую свою вещь описанием какого-либо происшествия, выдумывай его, как выдумываешь анекдот, а потом не торопясь члени на две, четыре и т. д. части, дроби на главы; одну за другой тщательно отделывая их.

Но, увы, так удается не всегда. Иногда история возникает в процессе обдумывания характера главного героя, а случается – из немудреного эпизода или даже кульминации, откуда автор протягивает нити и к экспозиции и к концу.

Многие писатели обрамляют основную новеллу описанием полюбившихся им мест – тех мест, где они провели дивные вёсны, лета и зимы. Таких авторов вдохновляют волшебные краски пейзажей; прозрачность воздуха подстегивает их фантазию, поднимает дух, как теплый газ поднимает легкий баллончик… Кое-кто из нас отправляется на ловлю своих сюжетов в залы суда, а некоторые подмечают их на улицах, в кулуарах, на бирже…

Часто же мы вообще обходимся без какого-либо конкретного, реального происшествия. Для того чтобы действительность переплавить в творческий замысел, писатели часто сами выдумывают нужные им события – просто составляют их, как арифметические задачки, надеясь или в поте лица разрешить их, или просто записать ответ в одном-единственном слове на последней странице.

Мы знаем книги, где история тянется бесконечно, она пересекается многочисленными второстепенными хитро переплетенными и скомбинированными сюжетными линиями. И если вы не хотите истрепать себе нервы, не беритесь никому пересказывать такую книгу. Бывает и наоборот: сюжет можно передать в двух словах, а между тем он достоин целой книги.

Случается, что повествованием движет сама характеристика, которую ты даешь окружающему. А иногда достаточно в начальных главах воссоздать атмосферу жизни, и тогда уже само по себе постепенно придет в движение действие романа.

Как работать?

В процессе работы над произведением много степеней – от примитивного описания реальных лиц и случаев до вдохновенной архитектонической, устремленной в лазурь неба, композиции, словно созданной по закону первого дня творения – из ничего и изо всего сразу, в законченном совершенстве заключающей свой особый мир. По степени мастерства формы и значительности содержания можно определить класс того или иного писателя. Я в этом не вижу никакого релятивизма. Тут нет ничего мистического, тут вселено. Ты или умеешь, или не умеешь, либо нечто дано тебе и, значит, в тебе живо – что отнюдь пока не твоя заслуга, – либо не дано и все потуги напрасны.

Заслугой твоей будет, если ты разовьешь свой дар, если тебе не лень работать над собой, стремиться к совершенству и достижению поставленных целей.

Литературным анекдотам часто дают пищу привычки писателей. Рассказывают, например, что кто-то не мог творить без чая, а другого вдохновлял запах подгнивших яблок; Бальзак, по преданию, пил непомерно много черного кофе и т. д. Вот такие и тому подобные курьезы имеют хождение в кругах читателей, которым не терпится проникнуть в частную жизнь любимых авторов.

Роман не так легко написать, как адреса или конспекты. Спору нет, тут не скажешь себе: вот с пяти до семи» сяду и буду «творить». Конечно, ты можешь сесть за стол и спокойно грызть свою ручку. Повесть, как зерно, развивается где-то в тебе, но начинать жатву ты сможешь, лишь когда оно созреет.

Однажды мне рассказали поучительную историю об одном молодом человеке. Он – экономист, весьма явных бюрократических склонностей. Давным-давно, когда этот молодой человек был еще обладателем роскошной шевелюры, он дал себе слово стать поэтом.

Время у него было строго регламентировано: дом, работа, отдых, – и так изо дня в день. Молодой человек решил, что с четырех до шести он станет заниматься писанием стихов. Если же результатов не будет, он оставит эту область и не притронется к перу. К несчастью, упорный труд дал свои плоды: молодой человек сумел зарифмовать несколько строф и нашелся журнал, где их напечатали. Но слава не приходила. И тут юноша сказал себе, что изо дня в день, с утра до вечера, шесть месяцев подряд он – будет ждать ее. Если же он не прославится за этот срок, то забросит стихотворство и посвятит себя чему-нибудь другому. Слава так и не увенчала этого молодого человека лаврами, и целеустремленный юноша сдержал слово, чем заслужил горячую признательность своих друзей и знакомых.

Вдохновение и ремесло

Когда наступает момент зрелого решения? Только после того, как автор успеет опуститься на дно жизни и подняться на ее вершины, чтобы со всех сторон оглядеть изучаемый предмет и проникнуть в его сущность; только после того, как он преодолел неуверенность в себе, сознание неполноценности и одиночества, – только тогда для него открываются глубины познания, любви и ненависти, верного и ясного решения. Только тогда перед его мысленным взором встанет уже готовая книга. С этого мгновения автор отправится на охоту за своей целью. Четко представив себе свой долг, он изо дня в день примется выполнять определенную часть задания. Книга заполнит все его существо. В творческой мастерской автора станет оживленно. Персонажи начнут волноваться, требовать, чтобы их растолковали, наконец, как следует; они ссорятся друг с другом из-за ролей – словно актеры. Автор пытается защищаться, но вдруг силы изменяют ему – и он сдается и пишет план. Потом вымарывает целые сцены. Он способен убить даже героя. То, что в минуты восторга и опьянения работой он считал приемлемым, теперь, после трезвого раздумья, кажется ему лишним и невыразительным. Только когда страсти улягутся и поостынут, в нем проснется человек,способный объективно судить о произведении в целом и превозмочь увлечение частностями. Это мучительно, автор ненавистен сам себе, а все из-за того, что не удается испытать долгожданное чувство удовлетворения. Чувство удовлетворения – это проклятие для художника. Он гонится за ним всю жизнь, и горе, если ему посчастливилось испытать его! В это мгновение творца не стало.

Так и поэты: они не только отданы во власть столь трагической перспективы, но вынуждены жить двойной жизнью – своей личной и жизнью своего творения. Они обречены всюду и везде носить это бремя с собой. Искусство легкокрыло, а инструменты у нас не всегда наготове. Если мы хотим писать много, нам необходимо очень много думать. Переделки и помарки мутят зеркало мысли. В тот момент, когда писатель берет перо в руки, – книга по существу уже должна быть готовой. Разумеется, тут наступает черед черновой работы. Ведь романисту одним росчерком пера не справиться со своим заданием; предмет исследования он обязан крепко держать в руках и не выпускать его до тех пор пока не испишет горы бумаги.

Автор и произведение

Уже читая корректуру своей книги, писатель испытывает острое недовольство написанным. Темпераментный автор начертает на полях столько вставок, поправок и исправлений, что у наборщика, от ужаса волосы встанут дыбом, а руки сами потянутся к наборной кассе. Зато расчетливый автор ни на минуту не забывает о большом штрафе, который типография неминуемо подаст издательству, и он предпочтет учиться на своих ошибках, обещая в будущем не отдавать рукописи в редакцию, пока сам не останется ею доволен. Но так как мастер редко бывает доволен собой, то ни наборщик, ни издатель, ни читатель, наверное, так и не дождались бы этой книги. Вот и выходят наши творения далеко не совершенными, далеко не гетевскими и не флоберовскими. Собственно говоря, писатель должен был бы всю жизнь трудиться над одним произведением, выправляя его и отшлифовывая. Но тогда тот, у кого нашлись бы воля и желание отразить действительность в художественном произведении, очутился бы в противоречии с диалектикой и не мог бы поспеть за изменчивой реальностью.

* * *

Поэт-творец богаче органами чувств, чем человек обыкновенный, и эти не открытые учеными органы души помогают ему претворить мечту в действительность, зрительное, нестойкое, мимолетное впечатление переплавить в характерную явь, которую можно уловить и почувствовать. Поэт – это фильтр, сквозь который процеживается мутная вода и пена растревоженной поверхности жизни, ему же позволено отделять лишь влагу кристально чистую, без грязи и осадка. Чуткость, надежность и добротность такого фильтра ощутимы в любой литературной работе.

* * *

У каждого автора свой билет в вечность. У одного в распоряжении множество вагонов, значит, его линия лежит на центральной магистрали; другая же – малолюдна: ведь обширность сфер влияния писателя – лишь мистика, лишь плод воображения. Не так уж много у него симпатий, лишь с немногими ведет он задушевную беседу. Но вот он доехал до своего полустанка – туда, где люди его понимают.