Безмолвие и слово. Стихи

Стихи

«Паче всех человек окаянен есмь» – и вся заполонена сорняками слов, пустоцветом житейской речи и если полынью, то непременно «горькой».

«Невольник чести» и «вечности заложник» в плену у времени гремит кандалами причинно-следственных связей, ищет и не находит своего Подлежащего, роется в шелухе сказуемых и рядится в обноски ямбов, дактилей и хореев – явно с чужого плеча. И если не ощупывает брезгливо на себе этот second-hand, то с вызовом щеголяет в нем, заявляя, что поэзия теперь ТАКАЯ и ТАКОВА.

В мире, где Глагол потерял власть, а Слово утратило плоть, где жизнь разошлась с судьбой, а реальность покинула смысл, поэту остается только ИГРА. То есть как бы всерьез, но все – не «всамделишное» и понарошку. Нечто вроде школьного упражнения: выучите правило, выделенное жирным шрифтом. Поставьте слова в нужном падеже. Раскройте скобки. См. примечания, напечатанные курсивом: исключение составляет то-то и то-то.

Выучившись, в конце концов это можно возненавидеть.

Ибо – если «дом», то скорее всего – «на слом». И если «окно», то «темно». И если «вино», то «давно». И если «дорога», то «Бога». И если «тебя», то «губя». А если «меня», то «огня».

Парный конферанс! Буриме. «Соловей российский – славный птах»: беспредел и тупик – в сущности, одно и то же. Наверное, существует особый вид адских мучений – сугубо для стихотворцев: все уродливое и мертворожденное требует к ответу своего автора.

Чур меня, чур!

Лучше совсем замолчать. Лучше безмолвно пройти мимо вытоптанных словесных пастбищ, по которым гоняют свой нехитрый мяч футболисты из местных. Миновать без единого слова расхожие уличные повороты, молча пересечь базарную площадь, мешающую языки и наречья… О, эти общие места, как бы невинно подталкивающие к диалогу! Зачины, неизменно диктующие свою концовку. Риторические фигуры, не выпускающие из своих железных объятий! Наконец, машинальные обороты речи, словесные штампы, образующие привычный ландшафт и лгущие сердцу, что ему это – впору!..

Самое страшное искушенье – поверить, что за ними больше ничего нет, что они-то и есть последняя, окончательная реальность. Плен времени располагает к тому, чтобы поэт постепенно забыл, чей он заложник.

Лучше совсем замолчать, чем забыть, заболтавшись. Лучше впустить в себя такое большое безмолвие, что оно может вместить Слово. Отмолчаться на глубинах души, над которыми, как огромные волны, проходят валы чужой – и прямой, и косвенной, и несобственной – речи и откуда житейская рябь кажется серебристою чешуею. Отлежаться на самом дне, пока наверху – бури, баталии, перебранки. Вырастить в себе такое большое безмолвие, что самому умалиться, его лелея. Самому потесниться, его вмещая. Самому истончиться, его утучняя. Самому попригаснуть, чтобы свет его виден был отовсюду.

Вот я принимаю у себя прекрасного гостя: дам ему место, сама же лягу на половике у порога – гость же пусть занимает все ложе. Сегодня он заснет как Безмолвие – завтра проснется как Слово.