Белорусская литература издали и вблизи

Алесь Адамовіч, Здалёк и зблізку, Беларуская проза на літаратурнай планеце, «Мастацкая літаратура», Мінск, 1976, 624 стар.

Проблема: национальная литература в контексте литературы мировой – не только теоретическая. По крайней мере в белорусской литературе длительное время проблема эта представала прежде всего в непосредственной писательской работе, в виде практического вопроса о том, как писать, о чем писать, на кого ориентироваться, с кем полемизировать, куда идти. Теоретически она не осознавалась.

Возможно, именно поэтому так долго оставалась неуслышанной, непонятой проницательная мысль М. Богдановича, высказанная им еще на заре нашей литературы, – мысль о том, что, «пытаясь сделать нашу поэзию не только по языку, но и по духу, по ладу произведений подлинно белорусской, мы совершили бы тяжелейшую ошибку, если бы отказались от той выучки, которую нам давала мировая (чаще всего европейская) поэзия… Было бы хуже чем небрежностью ничего не взять из того, что сотни народов тысячи лет собирали в сокровищницу мировой культуры. Но заносить лишь чужое, не развивая своего, – это еще хуже: это значит глумиться над народной душой. К тому же одни лишь нищие могут всю жизнь только брать. Надо же и нам, используя чужое, время от времени давать нечто свое» ¹.

Необходимость целостного взгляда на национальную литературу, осмысления ее как части литературы мировой сегодня понимают многие белорусские литературоведы. В последнее время особенно четко. Не случайно, видимо, и то, что пионером в этом деле был А. Адамович, теоретик и практик, известный прозаик и не менее известный литературовед, – он один из первых попытался поставить нашу прозу в контекст мирового художественного процесса. Именно заинтересованность прозаика, ежечасно сталкивающегося в своем творческом процессе со многими неразработанными теоретическими вопросами, с укоренившимися предрассудками и «правилами», помогла ему увидеть несостоятельность, даже ненужность многих «типологических» обобщений и выводов, сделанных на основе так называемых контактных связей и случайных совпадений тем, мотивов, отдельных образов, – выводов, которыми так охотно оперировали в оные времена многие литературоведы. «Взаимосвязи», «взаимодействия» интересуют А. Адамовича постольку, поскольку они способствуют раскрытию главного – эстетической и национальной сущности литературы, которая живет и развивается не в море случайного и субъективного, а в напряженной атмосфере общечеловеческих отношений, поисков, находок и потерь. Именно в непосредственной соотнесенности с явлениями литературы мировой национальная литература обретает смысл, становится действительно жизненной и необходимой.

Творчество лучших белорусских писателей прошлого и настоящего, представляющее национальное своеобразие литературы наиболее полно и глубоко, автор исследования рассматривает на экране мировых традиций. На этом ярко освещенном и видном издалека экране отчетливо выступают многие не замеченные ранее художественные достоинства – впрочем, так же как и недостатки – белорусской литературы как литературы растущей, идущей по пути ускоренного развития, становится очевидной плодотворность многих национальных традиций, намечается перспектива движения.

Практическая направленность исследования А. Адамовича, зависимость поисков в области теории от творческих нужд очевидны. Кстати, это, а не только индивидуальные особенности автора, объясняет саму форму изложения, принципиально неакадемичную, допускающую как нечто естественное свободу ассоциаций, пафос утверждения и отрицания, публицистическую заостренность и публицистические же «захлесты». То же можно сказать и о жанре, сочетающем в себе черты монографии, историко-литературного исследования и литературно-критического портрета и не совпадающем ни с тем, ни с другим, ни с третьим. «Издали и вблизи» – книга-размышление о путях творческого роста и обогащения белорусской прозы как части советской и мировой литературы. Суть ее в этом.

Автор уверенно чувствует себя и в сфере литературной теории, когда смотрит на явления родной литературы «сверху», и в разговоре о классиках русской и зарубежной литератур, когда смотрит на творчество белорусских писателей «издали», и в конкретно-аналитическом исследовании произведений Я. Коласа, К. Чорного (статья о нем, известная всесоюзному читателю по публикации в «Вопросах литературы» и в исследовании «Горизонты белорусской прозы», издана в Белоруссии отдельной книгой и в рецензируемую книгу не вошла), М. Горецкого, И. Мележа, В. Быкова, И. Шемякина, Я. Брыля, когда «приближается» к эстетической сущности белорусской литературы. Он видит единство литературного процесса и не выпускает из поля зрения конкретных его составляющих – наиболее значительных произведений, творчества отдельных писателей, эстетических тенденций, останавливаясь на творчестве тех прозаиков, которые особенно полно выразили действительные масштабы белорусской литературы. Несомненная избирательность подхода к материалу, некоторая даже пристрастность в выборе, невозможная в работе историко-литературного плана, восполняется глубиной конкретно-аналитического исследования и широтой теоретического кругозора, свежестью прочтения творчества многих уже «зачитанных» и «забытых» авторов (особенно следует выделить очерки о М. Горецком, И. Мележе, В. Быкове) и новизной общих наблюдений над движением литературы.

Статья «Поэтическое верховье белорусской прозы», посвященная поэме Я. Коласа «Новая земля», поэме, которая надолго определила основное направление развития белорусской прозы (эстетизация быта, поэтизация «прозы жизни»), написана двадцать лет назад. Сопоставление творчества Я. Коласа, ярко выраженного представителя классического стиля в белорусской литературе, с творчеством Гёте, Байрона, Пушкина, Мицкевича осуществлялось еще в самых общих чертах. Оно способствовало решению центральной задачи – выразить, утвердить мысль, что «за этим произведением стоит целый народ», что поэма Я. Коласа является недостижимым образцом (как и произведения античных авторов, о которых писал К. Маркс) для последующих поколений белорусских писателей, которые будут тосковать по ее гармонической целостности восприятия мира и примерять образы своих героев к обобщенно-синтетическим образам поэмы, воплощающим национальный характер. Уже в этой статье сильно сказалось ощущение того, чего не хватает – при всех ее многих достоинствах и достижениях – современной белорусской прозе, ощущение, осмысленное и выраженное в «футурологической» статье «А что там, дальше?», своеобразно завершающей книгу.

Но сначала о достоинствах белорусской прозы, как они характеризуются А. Адамовичем.

Белорусская литература долгое время лишь сообщала миру о своем существовании, рассказывала о своем народе, своем крае. Это не значит, что задачи ее были узкоэтнографическими, познавательными и т. д. Пафосом ее было утверждение в сознании собственного народа и сознании других народов идеи человеческого и национального достоинства белорусов, стремление пробудить национальное самосознание. Заслуга А. Адамовича в том, что он один из первых сказал о новом состоянии, новом этапе развития белорусской литературы, основной особенностью которого является творческая зрелость, способность белорусских писателей вести «разговор» с миром – не только «монолог», но и «диалог». Творческие достижения белорусских авторов, утверждает он, не только можно, но и нужно измерять высокой мерой мировой эстетической мысли.

Что же является этой мерой, той невидимой отметкой, до которой после Пушкина, Толстого, Достоевского должны дотянуться национальные литературы? Об этом – предваряющая конкретный разбор теоретическая статья «Толстовский шаг». Толстовские традиции, осмысленные как величайшее художественное достижение человечества, берутся здесь как норма реалистического изображения действительности. Обобщая все сказанное об «уроках» Толстого, автор формулирует основные требования, предъявляемые ныне к литературе: «с одной стороны – беспощадная искренность, жестокая правда жизни и психологии, а с другой (точнее, рядом с этим) – собирание, накапливание «человеческого в человеке», борьба с дегуманизацией жизни и искусства, – вот что стало «толстовской нормой», высшей эстетической нормой мирового искусства Критерием эстетическим» (стр. 56).

Иное дело, соответствует ли живое течение литературы этим действительно высоким требованиям, нет ли в таком намеренном обнажении главного, его выпячивании (а иначе как еще можно довести их до сознания?), нет ли во всем этом произвольности личного пристрастия прозаика, теоретически обосновывающего свои творческие поиски? Но не только «анкеты», собранные автором у ведущих прозаиков Белоруссии, а и их произведения свидетельствуют в пользу А. Адамовича. Именно этими требованиями руководствуются они в своей творческой деятельности. Писатели очень разные и по таланту, и по стилю, и по эстетическим устремлениям: И. Мележ, В. Быков, Я. Брыль, М. Лобан…

«Портретную» главу о Я. Коласе продолжает глава о М. Горецком, писателе, «открытие» которого состоялось не столь давно. По существу статья эта – своеобразное художественное произведение, повесть-исследование. Анализ творчества прозаика непринужденно сочетается здесь с повествованием о нем как человеке незаурядных способностей, соединяющем в себе талант писателя, критика, литературоведа, фольклориста, музыканта,

художника, картографа, изобретателя, о его трагической судьбе и судьбе его произведений. А. Адамович стремится «вписать» творчество М. Горецкого в современный литературный процесс, но не только для того, чтобы определить его настоящее место в литературе, а и для того, чтобы увидеть и оценить сам этот процесс. Писатель, как убедительно показал автор, во многом «угадал» будущее белорусской прозы. Многие его начинания нашли свое продолжение и развитие в творчестве современных писателей (Я, Брыль, В. Быков, М. Стрельцов, И. Чигринов, И. Сипаков), которые, не зная о нем, тем не менее выявили некоторые сходные с ним черты, определяющие сегодня облик белорусской литературы. Особое внимание исследователя привлекает документализм творчества М. Горецкого. Прозаик, подобно Л. Толстому в «Севастопольских рассказах», подобно Достоевскому (эти параллели, как и некоторые другие, проводятся в главе), впервые в белорусской прозе осознал эстетическое значение факта, который становится на его глазах историей и все более превращается в факт художественный. Повышенный интерес к живым фактам действительности, а также вдохновляющий пример классиков русской литературы, осознание эстетической полноценности принципа документальной прозы привели М. Горецкого к созданию уникального жанра – эпопеи-дневника «Комаровская хроника». Можно сомневаться, была ли действительно «перекличка» Горецкого и Гоголя, Горецкого и Чехова и даже Горецкого и Л. Толстого, но совершенно очевидно, что это сопоставление белорусского прозаика с русскими дало немалый научный эффект, и прежде всего помогло обнаружить в его творчестве общечеловеческое, а на его фоне особенно ярко – национально своеобразное содержание.

«Объясняя» творчество того или иного прозаика, отдельное произведение, образ, А. Адамович все время «держит» в памяти общую картину движения литературы, сосредоточивает внимание на насущных вопросах – нравственных, социальных, эстетических. Он исследует общую тенденцию развития белорусской прозы в глубь народной жизни, ко все более полному и исторически конкретному изображению национального характера, к стилевому многообразию.

Интересное, в свете современных проблем, прочтение «полесских» романов И. Мележа (в главе «Возвращение вперед») ценно еще и тем, что автор обнаруживает и всесторонне рассматривает такую специфическую черту белорусской прозы, как присущую ей высшую степень эстетической «первичности» материала, психологии, быта, добротную «заземленность» психологического анализа, глубоко реалистическую ее сущность. «Открытость» белорусской прозы действительности, ее изначальная повернутость в сторону реальных, насущных проблем народной жизни в творчестве И. Мележа обнаружилась в создании таких произведений, которые исследователь образно называет: «роман-жизнь», «роман-народ».

В статье о В. Быкове, озаглавленной «На бессрочной передовой», привлекает яркая публицистичность критика, проблемность его анализа. Острота спора сочетается с доказательностью, основательностью доводов.

В творчестве В. Быкова, как и в творчестве И. Мележа, И. Шемякина, Я. Брыля, М. Стрельцова, исследователь обнаруживает не только линии, берущие свое начало в прошлом, но и те, что идут в будущее. В поле зрения его входит прежде всего то, чего, по его убеждению, недостает белорусской прозе на нынешнем этапе ее развития, что вскоре может вырасти в первоочередную проблему литературы. Автору книги присуще сознание того, что литературное дело – дело коллективное и что будущее зреет в недрах сегодняшнего. Учесть все действительное богатство литературного процесса (а точный прогноз может быть составлен лишь в этом случае), конечно, невозможно. Однако есть стратегия движения, общее направление творческого поиска. О нем-то и ведет речь А. Адамович в заключительной главе «А что там, дальше?..».

Именно здесь обнаруживается еще одна черта рецензируемой книги. Это не только книга-размышление, но и книга-борение. Автор – и опять он выступает в роли не только теоретика, но и практика – находится в самом средоточии противоборствующих мнений, теорий, Он не страшится того, что личные пристрастия, симпатии и неприятия заведут его слишком далеко от истины. Он – художник, ему действительно надо знать, куда идти дальше. В этом смысле книга А. Адамовича очень целостная, завершенная, упорядоченная, несмотря на налет некоторой импровизационности.

Именно потому, что автор не только размышляет, но и активно отстаивает свои убеждения, но и предъявляет литературе самые высокие требования (толстовская мера правдивости, «достоевская» совестливость!), он в качестве образцов избирает «односторонних» Толстого и Достоевского, «односторонних», какими они выглядят рядом с «гармоничным» Пушкиным, Творчество этих двух титанов, считает исследователь, в наибольшей степени отвечает требованиям современного момента в драматической истории человечества.

А. Адамович в этой последней главе искренне и честно говорит и о недостатках белорусской прозы. Он очень остро ощущает опасность иллюстративности, псевдоэпичности, литературщины в ее модернизированном облике и призывает подниматься над бытом. Он выдвигает перед белорусскими писателями, так сказать, сверхзадачу: создать «обобщенно-синтетический» образ народа, национального характера. Цель вдохновляющая, Иное дело, есть ли реальные возможности для ее осуществления уже сегодня, не идет ли мечта о такой Главной книге «поверх» литературного процесса. Но и уйти от того непреложного факта, что читатель, да и писатель, живет ожиданием, предощущением чего-то огромного, явления гения, тоже невозможно. Из статьи «А что там, дальше?..» становится ясным, что, несмотря на роль его величества случая в художественном творчестве, существуют и объективные законы, и прогресс в искусстве, существует творческое сознание исторической необходимости.

«Издали и вблизи» – книга размышляющая, и в читателе она будит мысль о единстве человеческой культуры и путях ее развития, заставляет практиков подниматься до высоты теории, а теоретиков учитывать интересы текущего литературного процесса. Опыт автора позволяет увидеть белорусскую прозу объемно, «стереоскопичной, как явление глубоко своеобразное и в то же время внутренне связанное с мировой литературой и культурой.

г. Минск

1. Максім Багдановіч, Збор твора у двох тамах, т. 2, Мінск, «Навука і Тэхніка», 1968, стар. 171.[↩]