Автобиография литературы
«Биографии замысла. Беседы с мастерами узбекской литературы, записанные Александром Наумовым», «Еш гвардия». Ташкент. 1974, 138 стр.
Жанровую необычность небольшой книги «Биографии замысла», выпущенной недавно в Ташкенте молодежным издательством «Еш гвардия», отметит, несомненно, любой ее читатель. Эта книга включает в себя несколько бесед с мастерами – зачинателями узбекской советской литературы, записанных Александром Наумовым – поэтом и литературоведом, переводчиком многих поэтических и прозаических книг. И хотя эти беседы публиковались на протяжении ряда лет в московской и ташкентской периодике и в значительной своей части уже вошли в литературоведческий обиход, собранные вместе, они приобрели новое качество, они как бы обозначили общую картину становления литературы социалистического реализма в Узбекистане, высветили в ней по-новому некоторые узловые моменты, некоторые важнейшие пункты.
Поставленные в книге рядом, эти писательские рассказы, касающиеся зачастую одних и тех же проблем теоретического и исторического плана, позволили сопоставить мнения, взглянуть на предмет с разных сторон, с разных точек зрения, и эта ненарочитая полемичность придала книге объемность, полифоничность.
Здесь следует учесть также и то обстоятельство, что Александр Наумов, готовя книгу к изданию, изменил журнальную форму бесед, устранив из них свои вопросы и переделав таким образом беседы в цельные, плавные рассказы-исповеди самих писателей.
Исповедальная форма рассказа, по словам видного узбекского теоретика литературы Иззата Султанова, написавшего предисловие к книге, стремится «воссоздать самую манеру изложения, самый стиль мастеров… Читая его записи, – продолжает он, – я как бы слышу живой голос писателей, то, что они сами рассказывают о себе. Иначе говоря, это как бы творческие портреты, выполненные средствами автопортрета…» (стр. 3 – 4).
«Биографии замысла» – это, по сути, биография самой узбекской советской литературы. Записи бесед с Айбеком, Гафуром Гулямом, Каххаром, Уйгуном, Зульфией раскрывают нам многое, возможно, не всегда и не всем известное. Рассказ касается то «тайн» писательского мастерства, то некоторых черт литературного процесса, зачастую ставших уже историей; то следуют размышления мастеров о становлении и особенностях жанров, о «требованиях», которые они предъявляют к писателю, о взаимоотношениях вымысла и жизненного материала, о той непрекращающейся «войне с собою», которую ведет каждый писатель за своим письменным столом… Все это тем более ценно, что такими признаниями и записями писательского самоанализа узбекская литература и литературоведение пока не слишком богаты. Так или иначе, ни Гулям, ни Каххар, ни Айбек сами таких рассказов о себе и о своем творчестве не оставили, и как раз эти потери и восполняются в книге, подготовленной А. Наумовым, где, как справедливо замечает в предисловии тот же Иззат Султанов, «мы находим в цельном, связном и живом виде то, что литературоведческий анализ смог бы восстановить разве что по крупицам, да и то с помощью догадок» (стр. 3).
И все же «Биографии замысла» – это не только биография, это и история узбекской литературы, рассказанная теми, кто эту историю «делал». Многие узбекские писатели прошли школу русской литературы, которая существенно обогатила их творческий арсенал, расширила творческие горизонты.
Известно, что А. Чехов оказал на А. Каххара большое влияние. Но одно дело, когда об этом написал бы критик, пусть даже очень аргументировано и проницательно, и совсем иное – собственные признания писателя.
«В тридцать шестом году, – свидетельствует А. Каххар, – я привез из Москвы двадцать два тома его (Чехова. – К. Х.) собрания сочинений. Я читал их буквально запоем, снова и снова возвращаясь ко многим страницам. Чехов научил меня смотреть – и видеть… Это и был важнейший урок, преподанный мне Чеховым, – о значении и возможности детали в прозе».
К числу тем, активно обсуждающихся на страницах книги, относится и проблема общественной активности писателя, его реакции на самые важные и волнующие вопросы времени, его вклада в решение этих вопросов.
«Сколько помню себя как литератора, – говорит Г. Гулям, – я всегда работал для газет. Я никогда не отказывался от такой работы, хотя иным она и казалась слишком «поденной», слишком «мелкой» для большой литературы. Но, давая газетам, надо уметь и брать от них – я имею в виду не гонорар, конечно. Надо уметь отцедить из них то, что – выделенное и преображенное – не умирает сегодня, вместе со вчерашним номером… В этом умении и состоит, я думаю, талант соединять поэзию и политику, слияние «времени и себя», столь характерное для нашей советской литературы – да, в сущности, и для всякой литературы настоящей».
Эти признания возвращают нас непосредственно к биографии Гуляма – трибуна, агитатора, пропагандиста. С мыслями Гуляма об умении брать у времени для себя то, что «не умирает сегодня, вместе со вчерашним номером», перекликаются не менее знаменательные слова Зульфии.
«Много лет, – рассказывает Зульфия, – я участвую в работе писательских организаций, координирующих деятельность афро-азиатских литератур в их общей антиимпериалистической борьбе» Для писательницы, по ее признанию, начала дружбы, объединяющей народы в борьбе против империализма и национального порабощения, «рождаются там же и так же, как рождается и зреет нечто, из чего потом прорастают стихи: в том же многообразном и конкретном общении с живой жизнью, с природой, с делами рук человеческих. Для меня, – продолжает Зульфия, – они существуют и движутся параллельно: моя каждодневная редакторская и общественная работа, мои поездки, встречи – и работа поэтическая. В конце концов, работая, мы лишь возвращаем миру частицу того, что он нам дал, и для меня лучший способ сделать это – стихотворные строчки».
Это признание важно и интересно нам не только потому, что оно характеризует истоки творчества проникновенного лирика; эта «автохарактеристика» делает больше: она вскрывает тот вечный и неизменный закон, который рождает и воспитывает истинных поэтов.
В заключение хочется сказать, что «Биографии замысла» читаются с искренним увлечением – в каждом из писательских рассказов есть свой неповторимый сюжет, свои открытия, своя «биография» и свое воплощение замысла.