Американский исследователь Лескова

H. McLean, Nikolai Leskov. The Man and his Art, Harvard University Press, 1978, 796 p.

Творчество Пушкина, Достоевского, Толстого, Чехова – истоки и вехи не только отечественной словесности. Их наследие давно уже стало достоянием мировой литературы. Дж. Голсуорси, Б. Шоу, Р. Роллан, Т. Манн, Т. Драйзер, Г. Джеймс не раз писали о влиянии, которое оказала на них русская классика. Зарубежное литературоведение уделяет большое внимание изучению творчества Достоевского, Толстого и Чехова; обширный филологический материал посвящен Пушкину, Гоголю, Тургеневу. Монографии об этих мастерах исчисляются не единицами и даже не десятками.

Иную картину представляет западная критика, посвященная Лескову. До недавнего времени зарубежный читатель был практически не знаком с творчеством этого большого мастера, которого Горький назвал » волшебником слова». Такое невнимание отчасти объясняется спецификой языка писателя, богатого фразеологизмами и диалектизмами и потому плохо поддающегося переводу. Но даже те немногочисленные переводы, которые появлялись, чаще всего не отражали специфический, эмоциональный мир художника. Слабость переводов явилась также серьезным препятствием для развития критической мысли: зарубежные работы о Лескове, представленные преимущественно статьями, носили частный характер.

Только после второй мировой войны, к середине 50-х годов, на Западе, в основном в Англии, Америке и ФРГ, зарубежный читатель получил возможность при помощи уже вполне квалифицированных переводов судить о художественных достоинствах наследия этого писателя. Изменился и характер работ о нем. Появившиеся в эти годы статьи подробно комментировали творчество Лескова, путь которого из-за противоречивости его общественно-политических взглядов, самобытности художественных установок был непрост даже для понимания русского читателя. Постепенно западные критики пришли к выводу, что и Лесков должен быть отнесен к числу писателей, определивших литературный процесс последней трети XIX века, таких, как Достоевский, Толстой, Тургенев, Чехов.

В 1979 году в издательстве Гарвардского университета вышла монография специалиста по русской литературе, профессора Х. Маклина «Николай Лесков: человек и художник». Эта книга благодаря научной тщательности, с которой в ней собран и обработан материал, является самой полной зарубежной работой о Лескове.

Х. Маклин подробно прослеживает весь жизненный путь писателя, привлекая огромный биографический материал, ссылаясь на многочисленные, внимательно прочитанные им источники. Практически нет, такого аспекта в жизни и творчестве писателя, который не получил бы обстоятельного освещения в работе Х. Маклина. Он обращается не только к широко известным произведениям Лескова, но и к вариантам, дневниковым записям, малоизученным архивным источникам. В известном смысле эта монография соперничает с книгой сына писателя А. Лескова «Жизнь Николая Лескова. По его личным, семейным и несемейным записям и памятям», справедливо считающейся одной из основополагающих среди работ о Лескове.

Биографическая канва (облеченная в занимательную, отчасти даже беллетризованную форму) интересует исследователя и сама по себе, И в той мере, в какой позволяет увидеть, как складывались общественные и художественные взгляды Лескова. В сложных семейных отношениях формировалась личность художника. Уже в ранней юности характер Лескова определяло настойчивое, страстное стремление к правдолюбию, которое в зрелые годы осложняло отношения писателя не только с близкими, но и с литературными коллегами. Эта особенность характера Лескова выражалась, с одной стороны, в ненависти к крепостному праву и в неприятии крайностей нигилизма, а с другой – нередко граничила с откровенным ригоризмом; что в свою очередь приводило к противоречиям мировоззрения, которые так и остались неизжитыми до самой смерти. Лесков не принимал ни одну из теоретических доктрин 60-х годов: не верил в революционные преобразования, но по существу не разделял и программы консерваторов, апологетов патриархальной России. В нелегкой молодости писателя, когда обстоятельства требовали от него умения постоянно приспосабливаться к чужой воле, в странствиях по стране – по Оке и Волге в период его коммерческой деятельности, Х. Маклин видит истоки уникального знания Лесковым глубин народной жизни. С самого начала своего литературного пути, как пишет исследователь, Лесков хотел показать «свою» Россию, отрицая априорные, «неправдашные», с точки зрения писателя, представления о народе.

Безусловный интерес представляют те главы, в которых Х. Маклин анализирует творчество Лескова-журналиста. Ученый убедительно показывает многосторонность личности этого художника, с одинаковым увлечением писавшего статьи по политическим проблемам, о театре, живописи и даже о таком предмете, как коллекционирование часов. Х. Маклин не просто приводит любопытные факты, но привлекает их для того, чтобы показать, какую роль сыграла журналистика в формировании творческого облика Лескова: в его публицистических статьях разрабатывались темы будущих романов, повестей, рассказов.

К несомненным достоинствам книги Х. Маклина относится воссоздание в ней широкого социально-исторического и собственно литературного фона эпохи. Творчество Лескова, его этические и художественные искания постоянно сопоставляются с воззрениями Достоевского, Гончарова, Л. Толстого, Чернышевского, Помяловского и других русских писателей. Анализ наследия художника в контексте идей того времени позволил Х. Маклину дать серьезную трактовку одного из сложнейших аспектов творчества Лескова – его произведений о праведниках. Необходимо отдать должное исследователю, который не впал в довольно распространенную ошибку, свойственную многим западным критикам. Рассматривая творчество таких писателей, как Гоголь, Достоевский, Толстой, они преимущественно концентрируют свое внимание на воплощении религиозных проблем. Подобный подход приводит к недооценке общественной и художественной значимости – их произведений. В случае с Лесковым, у которого религиозная проблематика даже тематически (например, «Запечатленный ангел», «Мелочи архиерейской жизни», «Некрещеный поп», «Печерские антики», «Праведники», «Соборяне») занимает большое место, такая ошибка в работе западного исследователя была бы в известном смысле даже оправданной. Однако понимание своеобразия мировоззрения Лескова, особенностей его общественной позиции позволяет Х. Маклину раскрыть подлинную направленность творчества писателя. Лесков Х. Маклина отнюдь не «религиозный фанатик», не писатель, воспринимающий жизнь лишь через призму религии. Автор справедливо подчеркивает отрицательное, нетерпимое отношение Лескова к официальной церкви и религиозной догме. Именно такая позиция объясняет, почему прижизненное, по традиции называемое полным собрание сочинений на самом деле не является таковым: в него, как известно, не вошли антиклерикальные произведения писателя. Пафос творчества Лескова Х. Маклин видит – и это представляется существенным моментом – прежде всего в поисках и утверждении нравственно-этического идеала.

Х. Маклин дает не только литературно – биографический портрет Лескова, но и анализирует различные теоретические проблемы, неизбежно возникающие при рассмотрении его творчества. Интересны соображения исследователя о функции и сложном соотношении автора, повествователя, рассказчика в произведениях Лескова, его наблюдения над особенностями форм сказа, столь широко и плодотворно используемых писателем. Заслуживает внимания определение сказа, данное Х. Маклином: «Сказ – устное повествование внутри повествования, рассказанное персонажем, речь которого отчетливо стилистически окрашена». Роль повествователя у Лескова, как справедливо считает Х. Маклин, чаще всего рамкообразующая. В его образе отражено этологическое содержание всего рассказа, что позволяет писателю сохранить стилистическую окрашенность. В западном литературоведении, особенно в работах представителей школы «новой критики», специализирующихся на так называемом подробном, «внимательном прочтении» текста, исследование сказовых форм повествования Лескова с их усложненными соотношениями повествователя и рассказчика ведется преимущественно на формальном уровне. Х. Маклину подобный подход не представляется верным.

Он подвергает тщательному анализу повествовательные структуры в произведениях Лескова, но при этом настойчиво подчеркивает их конечную взаимосвязь с идейным уровнем («Разбойник», «Воительница»).

Х. Маклин постоянно обращается к трудам советских исследователей творчества Лескова: Б. Эйхенбаума, Л. Гроссмана, Б. Другова, М. Горячкиной, И. Видуэцкой, В. Троицкого и др. Автор разделяет целый ряд положений этих ученых, но с некоторыми их соображениями он вступает в полемику. Так, Х. Маклин считает, что Л. Гроссман, работы которого о Лескове представляются ему наиболее интересными, в недостаточной степени учитывает важность сказовой формы повествования, особенно в зрелых произведениях писателя.

При восприятии сказа, по мнению Х. Маклина, необходимо более четкое разделение позиции автора и повествователя. В противном случае, как это происходит при анализе Л. Гроссманом повести «Заячий ремиз», невозможно сказать, на чьей стороне находится автор. Если не принимать во внимание эти особенности повествовательной структуры Лескова, легко не заметить тонкой, но чрезвычайно важной в идейном смысле иронии писателя по отношению к «маленьким» героям. Именно ее не видит – по словам Х. Маклина – М. Горячкина, поскольку не учитывает отстраненной позиции автора, например, в рассказе «Левша».

Однако при справедливости частных критических замечаний в адрес советских исследователей Лескова Х. Маклин в целом недооценивает их общий вклад в изучение наследия писателя. Об этом свидетельствуют его явно тенденциозные замечания о якобы упрощенном «советском» подходе к Лескову. Между тем, безусловно, без опоры на советские работы обстоятельная книга Х. Маклина вряд ли была бы возможной сегодня. Тенденциозность американского исследователя проявляется и в чрезмерно часто повторяющемся и неуместном утверждении, будто советский читатель не имеет возможности в полной мере познакомиться с наследием Лескова. Конечно, издание полного собрания сочинений – дело будущего. Но считать, что советский читатель не знает творчества Лескова, вряд ли справедливо. В 1956 – 1958 годах выходило одинадцатитомное собрание сочинений, в СССР постоянно издаются одно- и двухтомники произведений Лескова. Последний раз его «Избранное» вышло в 1979 году в серии «Классическая библиотека «Современника».

К числу недостатков монографии принадлежит, наряду с тенденциозностью оценки, фрейдистская интерпретация творчества писателя. Часто, во всяком случае настолько, чтобы это воспринималось как закономерность, Х. Маклин объясняет некоторые моменты в творчестве Лескова, – например, своеобразие женских характеров в его произведениях (Леканида Петровна в очерке «Воительница»), – сугубо личными, подчас почти интимными причинами: властным характером матери писателя, по мнению Х. Маклина, повлиявшим на формирование личности сына, неудачами в женитьбе. Трудно отрицать важность этих моментов в формировании характера любого человека и тем более писателя. Однако назойливое повторение подобных фактов приводит к досадным перекосам и к искажению биографии и творчества Лескова.

Любопытно, что даже англо-американские критики, чаще всего принимающие фрейдистскую интерпретацию творчества писателя как данность, как само собой разумеющийся подход, в этом случае воспротивились ему: личность и наследие Лескова-художника не укладываются в это прокрустово ложе. Литературное приложение к «Таймс» с раздражением отозвалось о фрейдистских штудиях Х. Маклина¹. Поскольку речь зашла о зарубежной оценке книги Х. Маклина, отметим, что прием этой монографии на Западе мог бы быть более терпимым. Так, тот же рецензент из литературного приложения к «Таймс» умолчал о несомненных достоинствах исследования Х. Маклина. Он сосредоточил свое внимание на недостатках, к числу которых критик отнес и «многословие» автора. Между тем перед нами тот случай, когда достоинства исследования находят свое продолжение в его недостатках. Нередко Х. Маклин по нескольку раз обращается к анализу одной и той же темы у Лескова, что и в самом деле ведет к некоторой пространности изложения. Впрочем, такие повторы продиктованы самим замыслом монографии, задачей которой было хронологическое изучение наследия Лескова.

При всем том достоинства книги Х. Маклина очевидны. Перед нами фактически первое на Западе фундаментальное исследование творчества Лескова, которое впервые столь полно открыло русского классика зарубежному читателю.

1. См.: I. Vinogradoff, The scourge of Russia, «Times literary supplement», London, 1978 Sept., p. 989 – 990.[↩]