А. А. Фет и его литературное окружение. Литературное наследство

Тот, кто хотя бы раз в жизни публиковал архивные материалы, понимает, сколько труда вложено в толстый том «Литературного наследства», посвященный Фету. Прочесть и переписать письмо, распечатать его, сверить с рукописью, прокомментировать — эти публикации составили 85 печатных листов (исключая статью Л. Розенблюм об эстетике Фета, напечатанную в «Вопросах литературы» шесть лет назад). И все это сделали пять человек (два автора — Т. Динесман и М. Трепалина — участвовали в подготовке предыдущего, 102-го, тома «Литературного наследства», посвященного Гончарову; Т. Динесман работает в редакции «Литнаследства» много лет и, в частности, готовила тютчевский двухтомник; следует назвать и Г. Асланову, много сделавшую для этого тома. Андрей Немзер в статье памяти Юлии Павловны Благоволиной (1928-2005), подготовившей для этой книги огромный корпус переписки Фета с В. Боткиным, писал о «служении», об «огромном общественном значении людей такой духовной стати»¹). Все это так — думаю, уместно здесь было бы говорить о подвижничестве публикаторов. И это не пустые слова.

Рудольфи (в булгаковских «Записках покойника») любой почерк разбирал как печатное. Но обыкновенный человек такой сверхъестественной способностью не обладает, и читать письма Полонского для него — сущая мука (вот что стоит за ироническим выражением Фета — «блесни каллиграфией», с. 612; почерк Фета читатель может видеть на странице 133). Читавшему рукописи Полонского понятны неоднократные фетовы сравнения почерка его корреспондента с клинописью («птичьими лапками», как писал П. Перцов²). И ведь совсем редко встречаются в нашем томе пометы нрзб. > — а сколько за этим стоит вчитываний и перечитываний, знают только Т. Динесман и М. Трепалина.

Составители тома нигде не оговаривают принципы, по которым публикуется фетова переписка. Можно стремиться к точному воспроизведению орфографии и пунктуации подлинника (с ятями и ерами), можно печатать по современной орфографии. Мне кажется, стоит сохранять авторское написание, если оно не совпадает с тогдашними правилами (скажем, гротовой грамматики), и не стоит воспроизводить тогдашнюю норму, если она была изменена в результате позднейших орфографических реформ. К примеру, Грот предписывал писать проект, и написание проэкт у Полонского является приметой индивидуальной, но писать названия месяцев, дней недели или национальностей с прописной буквы, как это было принято до 1918 года, едва ли стоит. Публикаторы непоследовательны: авторские названия месяцев в начале письма печатаются со строчной буквы, а в тексте писем — с прописной. Если егоистическое (с. 678), авойсь, впродчем (неоднократные) отличают манеру (соответственно) Полонского, Фета и его жены, то стоющей (с. 62), несовсем (с. 119), не даром (с. 248), не смотря на то (с. 358), Подъяческая (с. 604), по полуночи (с. 764), каррикатурность (с. 938), как-будто (с. 926, 984), на-днях (с. 882) выглядят как промахи корректора. И уж совсем непонятно, почему лермонтовское стихотворение названо «И скушно, и грустно…» (с. 871).

Комментарий к письмам требует огромной работы. Послужные списки, переписка родственников поэта (как правило, неопубликованная), история полка, в котором служил Фет, — только список источников занимает четыре страницы большого формата в конце первой книги, и далеко не все источники в этот список вошли. Многократно уточняются датировки в «Моих воспоминаниях» Фета, и не только датировки: так, Фет пишет, что Боткин летом 1863 года жил в Степановке в специально сделанной для него пристройке к дому — но, как указывает Ю. Благоволина, пристройка была закончена лишь летом 1864 года (с. 337); Н. Борисова, сестра поэта, была перевезена в Петербург не в 1863-м, а в 1864 году (с. 349);

1. Время новостей. 2005. 14 ноября.[↩]
2. Перцов П. П. Литературные воспоминания 1890-1902. М.: Новое литературное обозрение, 2002. С. 108.[↩]