Когда-то преподаватели строго говорили нам, студентам, что ориентироваться на оценку писателями творчества других писателей ни в коем случае нельзя. И на наше удивленное «почему?» загадочно морщились: во-первых, «эмоции», во-вторых, «каждый хочет кушать булочку с маслом».
С тех пор ничего не изменилось, но зато выяснилось, что это и есть самое интересное. И что «булочка с маслом» достается читателю: нам же хочется про эмоции, про живое, а это и есть самый жир!
Идея серии «ЖИЛ» («Жизнь известных людей») принадлежит М. Кучерской. «Редакция Елены Шубиной» обещает нам серию книг, написанных писателями об известных людях, и прежде всего о писателях. Обещают динамичность, небольшой объем и меньшую загруженность фактами биографии и литературоведением по сравнению с «ЖЗЛ». Говорят, будет личный интерес Писателя-Автора к Писателю-Герою, это непременное условие.
Не правда ли, увлекательный намечается треугольник между Автором, Героем и Читателем? Ведь если первые двое пишут/писали сами, то и читатель не чужд литературной темы, раз взял в руки эти книги. И если заявлено личное отношение Автора к Герою, значит, есть мысль, которую Автор попытается аргументировать. Принять ли эти аргументы — дело Читателя.
1. Недовоскресший
Первая книга серии — «Александр Тиняков: Человек и персонаж», автор — Р. Сенчин.
В чем личный интерес Сенчина? Что заставило писателя-удачника, обласканного премиями, издателями и собратьями по перу, писать о неудачнике? Да и не его одного! Первым был Е. Евтушенко, включивший несколько стихотворений Тинякова в сборник «Строфы века». А дальше так или иначе, но к имени этого «недопроклятого» (по выражению Евтушенко) поэта обращались различные исследователи, были и статьи, и книги, и резко отрицательные, и запальчиво-положительные отзывы. Но «недопроклятый» все как-то недовоскресал.
Предисловие сразу дает нам некую всеобщую для писателей мотивацию:
Писатель больше всего боится забвения. Казалось бы, публикация произведений от этого уберегает, но это не так. Тысячи лет назад выбитые на камнях надписи скалывали, слова с пергамента соскабливали и смывали, писали новое, свое. Позже книги сжигали, и не только потому, что они вредны, — попросту печки топили, и в огонь летели последние экземпляры; а с увеличением тиражей и сжигать оказалось не надо — большинство книг, бумажных или цифровых, не замечают. Совершенно. Почти все тут же погружается в Лету. Вместе с именем автора [Сенчин 2025: 9].
Хорошо было Пушкину верить: «Нет, весь я не умру, душа в заветной лире мой прах переживет…», а как быть современному писателю? Что, если тиражей, премий, темы «девяностых и тотальной безнадежности» недостаточно для бессмертия? Ведь вот же — Тиняков, поэт, писатель и литературный критик Серебряного века, — чего ему не хватило? Но забыт, забыт… Не будем себя обманывать, эта тема близка каждому пишущему человеку. Кто не думает о вечности, тот не пишет. Кто пишет, тот так или иначе думал о хитрых законах писательской известности. Существуют ли они вообще, эти законы? Что надо сделать, чтобы они сработали? Как построить свою биографию?
Три главных интереса, три инстинкта есть у человека — жизнь, власть и секс. Правда, с развитием цивилизации инстинкты эти видоизменились — за инстинкт самосохранения стало отвечать наличие денег, за секс — умение произвести впечатление, понравиться, а власть…
Нет у писателя иной власти, кроме власти над умами, умения быть лидером мнений, быть авторитетом.
Тинякову загадочным образом не удалось преуспеть ни в одной из этих областей.
Видимо, при всей убедительности его статей убеждения самого автора — и каждый раз якобы искренние — менялись чересчур быстро. Вот он юдофоб и черносотенец-монархист, а вот уже пламенный революционер; вот он романтик, а вот уже похабник, продающий порнографические стишки; вот он чекист (если не обманывал), а вот он «борец с режимом», правда, немного втайне «борец», в дневниках, но все же.
Интересно то, что Тиняков старался понравиться и нравился почти всем своим собратьям по перу, его принимали в домах, хвалили его произведения… Но всегда окончательный выбор был немного не в его пользу. Скажем, В. Брюсов признавал его как своего ученика, но в статьях упоминал других молодых поэтов. Тиняков отыгрывался, критикуя бывших учителей, но никто особо и не обижался, видимо, не считали важным его мнение. И где-то случился перелом в судьбе Тинякова. Говорят, такое бывает с людьми, одержимыми идеей быть первыми. Он решил стать первым любой ценой, даже если первым с конца. Самым отвратительным, самым беспринципным, самым «неустойчивым» (по его собственному самоопределению). Но — самым!
Тогда и появились стихи о себе как о «плевочке», о вожделении к пожилым сифилитичным проституткам и о радости от гробиков с «молодыми мертвецами». Тогда же возник бизнес-план по зарабатыванию денег на пропитание профессиональным нищенствованием, с табличкой на груди «Подайте на хлеб писателю, впавшему в нужду». Удалось ли ему эпатировать публику? Да. Других это привело к славе. Тинякова — к нерукопожатности.
К концу жизни Тиняков успел и посидеть по политическому делу. У него нашли дневники, где он критиковал политику И. Сталина. Дали три года лагерей. Впрочем, о жизни в лагере Тиняков вспоминал с большой теплотой. Там он подвизался в лагерной газете, освободили досрочно.
Таковы вкратце события жизни поэта-неудачника Тинякова, пересказанные нам Сенчиным в первой части книги — «Человек». И там же вполне выполняется правило серии «ЖИЛ» о меньшей загруженности. Сенчинский стиль изложения — спокойный, последовательный и «прозрачный» в том смысле, к которому стремились в свое время лучшие романисты, то есть простой, без смысловых и языковых «наворотов». Несмотря на цитирование множества источников, изученных Автором перед написанием романа, текст не производит впечатления громоздкости, излишней научности или дотошной документальности.
А вот во второй части биографии, «Персонаж», Автор внезапно ставит задачу доказать Читателю, что Тиняков, во-первых, талантлив, во-вторых, является пламенным борцом с режимом. В процессе доказывания Сенчин периодически впадает в горячность, даже, можно сказать, пафос, достойный лучших передовиц эпохи застоя. Но странным образом именно эта пафосность Автора Читателю начинает мешать. Появляются закономерные сомнения: талантливость стихотворения об одиночестве определяется самой заданной темой, плох тот поэт, у которого нет талантливого стихотворения об одиночестве. Талантливость стихотворения о «плевочке» сомнительна, даже если рассматривать его как акционное искусство. Право писателя быть гадким и воспевать любовь к пожилым жрицам любви с венерическими заболеваниями — неотъемлемо. Хочешь — будь. Если это правда. По свидетельству В. Ходасевича,
он пьянствовал и скандалил. По ночам приводил к себе тех десяти-двенадцатилетних девочек, которые днем продавали на Невском махорку и папиросы (цит. по: [Сенчин 2025: 145]).
Что же касается идейной борьбы с режимом, тут и вовсе неудобно вышло. По воспоминаниям племянницы Тинякова, известного литературоведа К. Муратовой,
Тинякова как нищего, пьяницу и вредный элемент определили строить Беломорско-Балтийский канал. Он вроде и там сгодился как поэт, писал в газету, которую чекисты издавали для заключенных [Сенчин 2025: 217].
Странно, что, приводя эту цитату, Сенчин не рассказывает Читателю о том, пытался ли он отыскать газету и выяснить, за какие именно стихи Тиняков был удостоен послабления режима (чем хвастался) и освобожден досрочно. Хотя описание поисков других источников «по Тинякову» занимает значительное место в романе.
Все это вместе создает впечатление, что Автору почему-то очень необходимо одобрение Читателя. Зачем? И что именно должно вызвать ощущение таланта и внутренней свободы Героя — умение стремительно переобуваться в воздухе, или принципиальное отрицание любых обязательств, или способность живописать действительность исключительно темными красками?..
Книга — просто рай для диванных психоаналитиков. Как бесконечно можно смотреть на огонь, так бесконечно можно анализировать личности Автора и Героя, а также их воздействие на Читателя. Рассуждать о законах писательской удачи и неудачи. В конце концов, отзывы на этот роман демонстрируют, что во многих случаях Автору удалось пробудить интерес публики, а некоторым Читателям — даже доказать талант своего Героя.
Ну, или «отнюдь не бесталанность».
2. «Либидо и мортидо»
Вторая книга серии «ЖИЛ» — роман П. Басинского «Леонид Андреев: Герцог Лоренцо».
Создание этой книги, говорит Автор, — дань памяти одному январскому дню, когда, уже будучи взрослым, Басинский решил креститься. Способствовала этому вдова Д. Андреева, мистика, автора знаменитой «Розы мира» и сына Л. Андреева. И в этот день Басинский вдруг осознал, что теперь он буквально через три рукопожатия прикоснулся к Л. Толстому, основному Герою своих беллетризированных биографий. Но ведь и Андреев возник в его жизни не первый раз! Тогда Басинский писал диссертацию на тему «Горький и Андреев». Выходит, во второй книге серии не Автор нашел своего Героя, а Герой — Автора. Так сложилось.
К написанию романа об Андрееве Басинский подошел со всей мощью своего уже наработанного опыта написания биографий. Тут уже в диванного психоаналитика не поиграешь, Автор расскажет все максимально подробно и глубоко — с отступлениями на биографии второстепенных персонажей, с культурно-историческим антуражем, с цитатами из документов и дневников современников. Стиль, профессионализм, полнота освещения, драматизм взаимоотношений — добротно и по-хорошему предсказуемы, как предсказуем тульский пряник кондитерской фабрики «Ясная Поляна». Если вы ели один, то будьте уверены: остальные такие же. Так же вкусно, так же сытно.
Вот уж Герой этого романа не знал недостатка ни в силе своих основных инстинктов (жизнь — секс — власть), ни в полноте их удовлетворения. С детства красив (Герцог Лоренцо), с детства обожаем всеми встреченными женщинами, с детства — лидер и властитель дум. В конце концов и денег в его жизни стало с избытком: добился, достиг. Но хотел еще большего…
Просто все было как-то чересчур. И желания, и чувства, и мысли. И талант. Обыкновенное его не удовлетворяло. Хотел впечатлений, хотел путешествий. Но для того, чтобы молодой человек мог все это осуществить, нужны родительские, наследственные деньги. А у Андреева из наследства — только мамина любовь ко всему драматическому и папина склонность к запоям. Талант свой. Но такого темного, такого мистического, такого травмирующего свойства, что реализовать его можно было, только постоянно держа собственную нервную систему на грани бездны. И первый же найденный Андреевым способ — с помощью водки. Водка добавляла безумия в этот вечный танец мортидо и либидо: страсть к саморазрушению вперемешку с любовными страстями, эрос и танатос. Некое врожденное стремление заглядывать в бездну, за грань бытия, если и помогало Герою раскрывать свой талант, то душевному здоровью явно не способствовало:
…по мере роста творческой продуктивности Андреева его душевное и физическое состояние становилось все хуже. В этом была какая-то загадка его личности. Расцвет его литературных способностей сопровождался разрушением личности [Басинский 2025: 250].
По мере чтения романа Автор затронет все свои любимые темы, о которых не раз уже говорил в работах о Толстом: эгоизм талантливого писателя как средство реализации таланта, положение женщин в конце XIX — начале XX века, семейная жизнь… Что значит быть женой писателя… Каково приходится детям писателя…
Кстати, о детях. Право же, если бы все близкие к писателям дети написали хотя бы по одному роману в жанре автофикшн, как мы его сейчас понимаем, — какой мощный пласт литературы травмы возник бы в России!
Из воспоминаний Горького об Андрееве, у которого буквально месяц-два назад умерла жена:
…Леонид рассказывает ребенку о том, как смерть ходит по земле и душит маленьких детей.
— Я боюсь, — сказал Вадим.
— Не хочешь слушать?
— Я боюсь, — повторил мальчик.
— Ну, иди спать…
Но ребенок прижался к ногам отца и заплакал. Долго не удавалось нам успокоить его. Леонид был настроен истерически, его слова раздражали мальчика, он топал ногами и кричал:
— Не хочу спать! Не хочу умирать!
Когда бабушка увела его, я заметил, что едва ли следует пугать ребенка такими сказками, какова сказка о смерти, непобедимом великане.
— А если я не могу говорить о другом? — резко сказал он (цит. по: [Басинский 2025: 341–342]).
Ребенку в этом эпизоде четыре года.
Да, чтение романов Басинского всегда очень болезненно, я бы даже сказала — травмирующе. Автору удается одновременно показать Читателю несколько сторон жизни Героя: насколько писатель талантлив, насколько с ним трудно, насколько он не
властен над своей природой и не способен быть просто «хорошим человеком», насколько писатель сам мучительно переносит свой талант. И хотя все Герои Автора принадлежат XIX веку, про «хруст французской булки» у Басинского нет вообще ничего.
Автор анализирует в романе несколько произведений своего Героя, анализирует как литературовед. Андреев, как и Тиняков, сделал попытку завоевать успех с помощью скандала, но, в отличие от предыдущего Героя, ему это удалось. Низость не шокирует; шокирует глубина падения, шокирует бездна. Рассказ «Бездна» именно этой цели и послужил.
Природа писательского таланта Андреева не совсем реалистическая — он мистик, он романтик, он декадент и анархист. Но, по мнению Басинского, именно Андреев первым открыл многие направления в литературе, которые развитие получили только в XX веке. Отголоски открытий Андреева он видит в творчестве Р. Акутагавы, А. Куросавы, Ф. Кафки, М. Булгакова. Да, «бешеная популярность» Андреева была им вполне заслужена.
Автор не оправдывает своего Героя перед Читателем, но и не осуждает его. Он задает вопросы. Например, такие: как можно винить человека за его судьбу? Вот так ему выпало, так его Господь наградил талантом, такую дал ему тяготу. И что вы с этим сделаете?
3. «Я в моменте…»
Во всех комментариях Д. Воденникова к созданной им биографии И. Бунина «Иван Бунин: Жизнь наоборот» присутствует воспоминание:
Однажды зимним морозным утром я понял, что начну тоже с холода, только парижского: когда упал первый ком земли на крышку гроба Бунина на неожиданно по-русски ледяном ноябрьском кладбище. А потом начну отматывать все к началу [Воденников 2025: 4].
И эта фраза столь откровенно поэтична, столь литературна, что вспоминается сразу: «В течение ее (ласточки. — В. В.) полета в светлой теперь и легкой голове прокуратора сложилась формула». Все верно, Воденников, будучи Автором-поэтом, придумает свой собственный способ судить Героя или рассказывать нам о нем.
Пережив на первых страницах книги смерть Бунина, похоронив его — в таких подробностях, будто сам побывал на том холодном ноябрьском кладбище, — Читатель уже меньше склонен интересоваться любовным треугольником (многоугольником), случившимся в жизни Бунина. А порадовавшись вместе с Буниным таланту А. Твардовского и победе Советского Союза над фашизмом, легче воспримет «бешенство» Бунина к большевикам при отъезде в эмиграцию. Конечно, отъезд непростой — горечь, страх, безнадежность, — но Читатель уже пережил Нобелевскую премию вместе с Героем. Не так страшно.
К тому же подробностей биографии Героя меньше, чем могло бы быть. Автора интересуют вовсе не они. Автора интересует рождение волшебства. Почему, откуда, как он это делал?.. Автор и сам волнуется в процессе поисков, вступает во взволнованный диалог с читателем, текст рассыпается на цитаты, диалоги и рассуждения, но не теряет своей целостности. Просто эта целостность состоит из мимолетных ощущений, солнечных бликов, чего-то загадочного, что составляет бунинский талант. Поэт Воденников исследует процесс создания поэтом Буниным бунинской прозы. А значит, в тексте будет много стихотворных цитат, много выдержек из дневников и собственных рассуждений Автора.
Может быть потому, что у Бунина было очень острое восприятие: слух, зрение, обоняние — все сильнее, чем у обычного человека, и с годами эта острота не ушла.
Может быть потому, что он так мучительно работал:
Подобно буддийским монахам <…> йогам, всем вообще людям, идущим на некий духовный подвиг, он приступал к этой жизни, начиная постепенно «очищать» себя. Старался все более умеренно есть, пить, рано ложился, помногу каждый день ходил, во время же писания, в самые горячие рабочие дни, изгонял со своего стола даже легкое местное вино и часто ел только к вечеру <…> Все должно было быть безупречно, все должно было блестеть последним совершенным блеском [Воденников 2025: 235–236].
Читая о таком способе работы, о такой требовательности к себе, разве Читатель сможет упрекнуть Героя в его язвительности к коллегам? И если об Андрееве, Герое книги Басинского, Бунин скажет: «запойный трагик», — разве Читатель не согласится?
Вот эта природа таланта, этот требовательный и мучительный подбор слова и есть основной интерес Автора и основное содержание книги, хотя биография, разумеется, тоже есть.
Бунина, с его критическим отношением к коллегам, трудно было любить. А. Ахматова, к примеру, не любила. Да, но «свежо и остро» сказано сначала Буниным в одном из рассказов, который она, вне всякого сомнения, читала, а потом уже было ее «Свежо и остро пахли морем / На блюде устрицы во льду». И М. Цветаева не любила, называла «холодным, жестоким, самонадеянным барином». Ну что ж, во-первых, дальнейшие события ее собственной жизни показали, что не того человека считала она жестоким, а во-вторых — да. Барин. Он им родился. Представитель старинного дворянского рода. Для того контекста, в котором мы рассматриваем своих Героев, это означает, что все три базовых инстинкта были удовлетворены изначально, по праву рождения. Далее, что бы ни случилось в жизни, Герой уже не старался ни понравиться кому-либо, ни заработать и уж точно не опасался за свой авторитет:
…Я с полным правом и, надеюсь, навсегда занял одно из первых мест не только в русской, но и во всемирной литературе [Воденников 2025: 85].
Думается, этот Герой пребывал где-то на следующих ступенях пирамиды Маслоу, где творчество, гармония и самореализация.
Три первые книги серии «ЖИЛ», три разных Героя и три разных способа рассказать о них. Какой способ оказался лучше? Лучшим оказалось само их разнообразие и считываемость личного отношения Авторов.
Ждем продолжения.