Роль одного из крупнейших шекспироведов советско го времени Александра Александровича Смирнова (1883—1962) в создании русского Шекспира ХХ века до сих пор еще не вполне осознана и оценена критиками и историками. Вероятно, отчасти это связано с тем, что Смирнову так и не удалось написать свою настоящую книгу о Шекспире— оба его научно-популярных очерка, вышедших отдельными изданиями1,— слишком принадлежат своему времени и, в общем, скорее разочаровывают. Лучшее, что Смирнов написал о Шекспире,— это опубликованные после войны статьи «Шекспир, Ренессанс и барокко», «О мастерстве Шекспира», «Проблемы текстологии Шекспира», «Шекспир и его источники» и некоторые другие2. Очень важно и то, что Смирнов был организатором и редактором большей части русских переводов Шекспира с начала 1930-х до начала 1960-х годов— а именно на этот период приходится львиная доля российских переводов Шекспира, осуществленных в минувшем столетии3. Можно без преувеличения сказать, что через руки Смирнова прошли почти все шекспиров ские переводы этого времени— за исключением Марша ка и Пастернака.
Старый петербуржец, получивший блестящее образование, объездивший до Первой мировой войны всю Европу и проживший несколько лет в Париже, ученик А.Веселовского и Ж.Бедье, хорошо знакомый в молодости с А. Блоком, Мережковскими, А. Бенуа и всем кругом «Мира искусства» и акмеизма, А.Смирнов на протяжении почти полувека был профессором западной литературы Ленинградского университета, очень любимым и популярным4. «Среди моих учителей был, пожалуй, толь ко один отвечавший требованиям старой Сорбонны: профессор А.Смирнов»5,— вспоминал Е.Эткинд.
А.Смирнов являлся одним из создателей ленинградской переводческой школы, теоретиком и пропагандистом так называемого «адекватного» перевода, противопоставляемого старым «вольным переводам». «Адекватный, то есть художественно-точный перевод (в отличие от перевода копирующего, механически точного), должен всегда вносить в дословную передачу подлинника известную поправку на разницу между национальностью, эпохой, местными условиями, уровнем культуры и языкового развития, литературной традицией и вообще социальной средой, с одной стороны,— автора, с другой стороны,— переводчика и его читателей»,— полагал он. «Из двух методов перевода, упоминаемых Гете, из которых один «требует, чтобы иностранный автор был перенесен к нам так, чтобы мы могли смотреть на него как на своего», а другой «предлагает нам отправиться к иностранцу и освоиться с его жизнью, способом выражения и особенностями», безусловно предпочтительнее второй, с той лишь оговоркой, что перевод должен быть выполнен так, чтобы читатель, ощущая все время благодаря содержанию произведения его иноязычное происхождение, не ощущал его стилистически как «перевод»»6,— утверждал Смирнов.
Смирнов и сам немало переводил (от ирландских саг до А.де Ренье), и под его редакцией вышли десятки пере водов с французского, английского, испанского и итальянского языков, причем редактура его никогда не была номинальной. Ученик Смирнова Е.Эткинд, называвший его «великим редактором, классиком редакторского искус ства», писал: «В каждом его анализе чувствовался опыт ный мастер, «взвешиватель слов и звуков», и в то же время образованнейший историк литературы» — и замечал: «У нас не было и десятой доли той культуры, которую с уди вительной естественностью нес в себе А.А.Смирнов»7.
А.Смирнов имел репутацию недоброжелателя шекспировских переводов Бориса Пастернака. В особенности эта репутация закрепилась за ним после издания переписки Пастернака с его кузиной О.Фрейденберг8. Смирнов действительно был критиком пастернаковских переводов Шекспира. Обаяние великого поэта и история с «Докто ром Живаго» побуждали нашу интеллигенцию автоматически становиться на сторону Пастернака. Между тем дело, как нам представляется, обстояло не так просто. Ныне, когда месту Пастернака в истории русской литературы и его славе ничто не угрожает, не пора ли «выслушать и дру гую сторону» и разобраться в этом вопросе без сакрального трепета и фанатизма? Такой попыткой и является на стоящая публикация. Мы не оцениваем здесь переводы Б.Пастернака по существу, а постараемся дать, опираясь главным образом на архивные материалы, своего рода до кументальную справку, освещающую фактическую сторо ну этого литературного конфликта.
* * *
Выразительной была уже первая реакция А.Смирно ва на пастернаковские переводы Шекспира. 27 апреля 1940 года, еще не прочитав новый перевод «Гамлета», он писал Т.ЩепкинойКуперник: «Тем, что Вы сообщаете о «Гамлете» Пастернака, я огорчен тоже. Но совсем смущен и разозлен абсолютно идиотской (претенциозной и не грамотной) статьей об этом переводе Л. Борового в «Лит.газ.» от 26 IV. Прочтите! Что это такое?! Образцы, которые он дает, перевода стихов— на слух неплохие (я, правда, с подлинником не сличал). Но перевод прозы ужасен: страшные модернизмы и бесстилие. Всякий исторический колорит, чувство эпохи и стиля отменены»9.
Через три месяца, 20 июля 1940 года, А.Смирнов писал тому же адресату: «Сегодня получил текст «Гамлета» Пас тернака и изучаю его10. Вернувшись, сделаю о нем доклад в Секции переводчиков и, может быть, гденибудь напишу, ибо должен дать выход нахлынувшим чувствам. Странное произведение! С одной стороны, есть прекрасные места и вообще красивый стих, много поэзии и глубокого чувства, а с другой стороны,— такая кустарщина, что становится стыдно. Перевод переполнен смысловыми ошибками и стилистическими дикостями. Временами начинает казать ся, что П[астернак] плохо знает русский язык или, по край ней мере, лишен чутья законов русского языка. «Свернулся в студень», «остолбеневшие глаза», «пополуденная привычка» (привычка спать пополудни) и т.п. — все это похоже на анекдот. Кроме того, безобразные модернизмы: «формированье» (= набор войск), «форменный мороз», вульгаризмы: «типы вроде меня»; «Но глядико: идет Офелия» (так кончается монолог «Быть или не быть»); Офелия возвращает Гамлету его подарки: «Вот нате их», а он отвечает: «Да нет. С какой же стати»— в какой из русских деревень живут эти персонажи? А как плохо переданы самые знаменитые строки или выражения, вроде: O my prophetic soul— О мои прозренья; The time is out of joint— Век вы вихнул сустав (только один сустав?); какая-то в державе датской гниль; Frailty, the name is woman— Ты, право, тезка женщине, превратность и т.д. и т.д. И почему же МХТ берет этот текст?! Право же, перевод А.Радловой неизмеримо лучше, не говоря уже о замечательном переводе Лозинского! Но при всем том, повторяю, в переводе Пастернака есть очень много хорошего, но только он ужасно сырой, мешанный, легкомысленный, какой-то ребяческий. Такая игра в наивность и «смирение паче гордости» (авторское предисловие!)11 в 1940 г. в отношении текста Шекспира просто неприличны!»12
Таково было мнение не только Смирнова, но и ряда других ленинградских филологовзападников. Так, буду щий академик М.Алексеев опубликовал рецензию, в ко торой указывал на многочисленные «искажения, ненуж ную и неоправданную модернизацию текста, тяжелые и непонятные речевые конструкции» и, в целом, очень кри тически оценивал переводческие установки Пастернака13. Вероятно, иной была оценка Н.Берковского, написавшего позднее послесловие к сценам из «Генриха IV» в пере воде Б.Пастернака14. Но Берковский по своим вкусам и восприятиям был явный «москвич», а не «петербуржец» и стоял несколько особняком в ленинградской академической среде.
Позволим себе здесь небольшое отступление, освещающее картину шекпироведческих занятий Смирнова. Накануне войны, в 1940—1941 годах он задумал большую монографию о Шекспире и тогда же написал первоначальный вариант одной из лучших своих статей «Шек спир, Ренессанс и барокко». Во время войны, находясь в эвакуации в Ярославле, Смирнов приступил к работе над книгой. 25 апреля 1942 года он сообщал переводчику С.Шервинскому: «Собираю материалы и наблюдения для начатой мною большой книги о Шекспире»15. Из пи сем Смирнова этих лет к московскому филологу Д.Ми хальчи видно, что тот брал для него в столичных библио теках новую западную литературу о Шекспире, доставлял которую профессорориенталист Б.Заходер, регулярно ездивший из Москвы в Ярославль для чтения лекций. В архиве Смирнова сохранились многочислен ные тетради с конспектами и выписками16, которые потом были использованы в различных его работах. Особенно большое впечатление на Смирнова произвели исследова ния Дж. ДоверУилсона и К.Сперджен, а также книга Бенедетто Кроче «Ариосто, Шекспир, Корнель» (1920), которую он до того не знал17.
Работу над монографией Смирнов продолжил по воз вращении в Ленинград; завершить исследование ему по мешала удушающая обстановка последних сталинских лет. 13 декабря 1947 года, во время так называемой «дискуссии о Веселовском», Смирнов писал Т.Щепкиной Куперник: «От чтения «Литер[атурной] газ[еты]» и «Культ[уры] и жиз[ни]» веселее не становится <…> Рад, что могу сосредоточиться временно на редактуре»18. В одном из его тогдашних писем к Д.Михальчи содержит ся признание: «Вся моя работа просто провалилась, и я испытываю даже не отчаяние, а тупое равнодушие»19. Наконец, в разгар антикосмополитической кампании, 12 апреля 1949 года Смирнов сообщал Т.Щепкиной-Купер ник: «Уже лежа больным, я подписал с Литиздатомдого вор на монографию о Шекспире в 25 печ. листов. Не знаю, что из этого получится, т.к. писать о западных пи сателях стало сейчас очень сложно»20. Написанные разделы книги Смирнов опубликовал позднее в виде от дельных статей.
Все это время А.Смирнов следил, конечно, и за отечественными новинками на «шекспировском фронте», в том числе за переводами Пастернака, которые в основном были выполнены в 1940-е годы. В архиве сохранилась заметка Смирнова о статье М.Морозова «Шекспир в пере воде Бориса Пастернака», опубликованной в газете «Литература и искусство» (от 7 августа 1943 года), в которой он оспаривал морозовскую оценку переводов Пастернака21. Смирнов проанализировал два фрагмента из пастернаковского «Антония и Клеопатры», которые Морозов счел «шедеврами»,— и не согласился с ним. Несколькими словами откликнулся он в своих записях и на рецензию в «Новом мире» на книгу поэта «На ранних поездах» (1943). «И таких неправильностей, обессмысливающих русскую семантику и лексику, масса, как в оригинальных стихах Пастернака, так и в его переводах (особенно см. «Гамлет»)»22,— замечал Смирнов.
И по возвращении в Ленинград в начале 1945 года А.Смирнов продолжал внимательно следить за перевод ческой деятельностью Пастернака на поприще Шекспи ра и откликался на нее— в частности, в письмах к друзь ям и коллегам. Так, 1 ноября 1946 года он писал А.Дживелегову: «Сейчас я увлечен изучением пастерна ковских переводов Шекспира, которые вызывают у меня сильнейшие возражения своими странностями (русиз мы, модернизмы и т.п.), а главное— крайним субъекти визмом. В «Отелло» есть прямо ужасные места. Напри мер, в рассказе Отелло о зарождении любви I,3: «Нет,— ахала она,— какая жизнь! Я вне себя от слез и удивле нья» или когда Отелло идет душить Дездемону V, 2: «Сте реть ее с земли (!!!)… Так мы не целовались никогда (!!!)» и т.п. Неужели М.М.Морозов попрежнему поддержи вает эти странные переводы?»23
15 июля 1946 года Смирнов сообщал Д.Михальчи из Келломяк (Комарова): «Я тут читал нечто вроде доклада о пастернаковских переводах Шекспира. В его «Отелло» есть ужасные и просто «обидные» места. Доклад, повиди мому, произвел некоторое впечатление»24. Очевидно, доклад этот читался не единожды, поскольку художница А. Остроумова-Лебедева, находясь в университетском доме отдыха в Териоках, записала в дневнике 8 августа того же 1946 года: «Сегодня Ал. Ал. Смирнов читал маленький доклад своим знакомым о поэте Пастернаке как о переводчике Шекспира. Доклад был очень хорош— обстоятелен, объективен и научно серьезен. Он критиковал переводчика по нескольким линиям. Вопервых, Пастер нак был неправ, объявляя свой перевод «свободным», из бегая знакомиться с переводами Вейнберга, Лозинского и других, с научными комментариями о Шекспире. Пастер нак перевод объявляет «свободным» и в то же время стро го соблюдает число строк. Смирнов указывал на крупные и серьезные нарушения смысла текста Шекспира, указал на недопустимое коверкание русского языка и еще гово рил о многом другом. В переводе есть смешные курьезы. Например, сцена, в которой Гамлет заставляет короля вы пить из кубка яд и при этом говорит: «Марш за короле вой». Каково!»25
Специальной статьи о переводах Пастернака Смирнов, однако, не написал. Относящийся к 1947—1948 го дам рассказ Н.Никифоровской помогает понять основную причину этого: «На 5м курсе А.А.Смирнов вел семинар по Шекспиру для студентов-литературоведов английского отделения. Зная о резко отрицательном от ношении А.А.Смирнова к переводам Пастернака, я по слеодного из занятий семинара спросила его, почему он теперь никогда не выступает публично с критикой этих переводов. Он сделал гримасу и какимто плачущим го лосом сказал: «Пастернак сейчас настолько скомпрометирован как поэт, что лишь переводы дают ему средства к существованию. Если я выступлю против его переводов, то все скажут, что я поступаю бесчеловечно, отнимая у него последний кусок хлеба». На это я заметила, что, как ни жаль Пастернака, но в то же время нельзя не пожалеть и тех многочисленных читателей и зрителей, которые благодаря его переводам получают совершенно преврат ное представление о Шекспире»26.
В архиве Смирнова сохранились материалы к этой не написанной статье: тезисы доклада и многочисленные вы писки из пастернаковских переводов «Гамлета», «Ромео и Джульетты» и «Отелло». Восприятие их современниками он характеризовал следующим образом: «Несколько резко отрицательных или смягченно отрицательных отзывов <…> тонут среди массы дифирамбов— печатных и еще более устных»27. Сам Смирнов признавал «большую непосредственность, лиризм, задушевность, теплоту» пастерн ковских переводов, но находил в них и «большие, глубокие недостатки», заключающиеся в несоответствии стиля (а не редко и мысли) пастернаковских стихов и оригинала. Смирнов приводит длинный ряд смысловых ошибок, модернизмов, русизмов, вульгаризмов, упрощений, непонятных деформаций и т.д. (мы не цитируем здесь эти выписки, поскольку большая их часть использована в публикуемых ниже эпистолярных отзывах и издательских рецензиях). «Экспериментировать в оригинальном творчестве— нечто совсем другое, чем в переводе. В первом случае поэт отвеча ет сам за себя, во втором он заставляет нести ответственность также и переводимого поэта»28,— замечал критик. «П[астернак] большой поэт, но его переводческий метод весьма сомнителен»29,— заключал Смирнов.
Вскоре после войны в Москве и Ленинграде началась работа над новыми изданиями Шекспира. Интересные материалы об этом имеются в фонде старого знакомого А.Смирнова переводчика И.Мандельштама. Исай Бенедиктович Мандельштам (1885—1954), до революции крупный петербургский инженер и состоятельный чело век, был выслан в 1935 году из Ленинграда и непрерывно проживал с этих пор в более или менее глухой провинции (в Уфе, Осташкове, Мелекессе, Малоярославце, наконец, в Джамбульской области в Казахстане), дважды подвергался аресту и очень нуждался. По словам близкого Мандельштаму человека, «огромную услугу ему оказал А.А.Смирнов», опубликовавший в редактируемых им изданиях переводы четырех пьес Шекспира («Юлия Це заря», «Венецианского купца» «Генриха VIII» и «Перикла»), выполненные Мандельштамом в ссылке30.
В письме к своей падчерице Н.Каннегисер от 30 декаб ря 1946 года И.Мандельштам цитировал полученное им накануне письмо А.Смирнова: «Очень кстати попал в Гос литиздат на совещание по организации большого однотом ника Шекспира. Будет редколлегия из трех лиц: доцент Алдр Абрч Аникст (Москва), я и еще кто-нибудь третий. М[ожет] б[ыть], М.М.Морозов (против которого, однако, возражает Аникст) или м[ожет] б[ыть], М.Л.Лозинский. Пока что хозяева положения я и Аникст, который по всем основным вопросам со мною согласен. Переводов Пастер нака, я уверен, мы печатать не будем, по крайней мере, я говорил об этом в Литиздате очень решительно (я читал о них в Ленинграде уже два доклада и вероятно напечатаю статью. Это просто фальсификация!) и Аникст вполне со мною согласен»31. Несколькими днями ранее, 26 ноября 1946 года, И.Мандельштам прямо писал тому же адресату: «Пастернаковских переводов Смирнов не признает— он это мне сам говорил»32.
О дальнейшем развитии событий Смирнов сообщал Д.Михальчи 29 марта 1947 года: «Однотомник Шекспира передан на выполнение в Ленинград. Редакция состо ит из трех лиц: я, Морозов (все же!) и Аникст. Кроме то го, консультантом приглашается М.П.Алексеев. Однако теперь вопрос ставится уже не о том, как я буду работать с Морозовым (тут я придумаю modus), а как смогу работать с милым, но очень странным Аникстом, который на все мои письма и телеграммы с вопросами касательно самых срочных вещей абсолютно не отвечает. Не исключена поэтому возможность, что 3-м редактором вместо Аникста будет М.П.Алексеев. Самое утешительное, что я назначен (московским ГИХЛом!) главным редактором и что, следовательно, Мика в деловом отношении мне будет не страшен»33.
Конечно, Б.Пастернак очень скоро узнал о готовя щемся новом издании Шекспира и об отношении Смирнова к его переводам. Следствием стало его письмо к О.Фрейденберг от 24 января 1947 года. «До меня все ча ще доходят слухи, что проф. А.А.Смирнов (а может быть еще и многие, кроме него) ведут подкоп под моих Шекспиров. Я вдруг вспомнил, что это в университете и на столько по соседству с тобой34, что, может быть, тебе это обидно и огорчает тебя? Спешу тебя успокоить и уверить тебя, что это решительные пустяки <…> Это пустяки, да же если бы это меня било не только по карману, а он был бы и совершенно прав (а может быть, он и прав)»35,— пи сал поэт.
В ответ О.Фрейденберг 31 января 1947 года адресова ла Пастернаку послание, основную часть которого мы вы нуждены здесь привести, снабдив его необходимым ком ментарием: «О Смирнове я знаю. Он произнес гнусную речь, разгромную и именно гнусную. Но она не понрави лась. Даже в те дни и в тех условиях. Его все осуждали. Знаю я Смирнова лет 15. Это совершенное ничтожество.
О научном его лице говорить не приходится: его нет! Но тип любопытный. В прошлом матерый развратник, державший на юге виллу для целей недозволенного «экспериментаторства», чем и стал известен. Потом женился на богатой даме. Откупщик, за неимением водки, художественных переводов, своего рода «капиталист» Литиздата, имеющий своих производителей, которых обирает. Внешняя манера— головка набок, отвисшая губа, молящий взгляд. Пресмыкается. На (учебной) кафедре леопард. Говорит о «гедонизме» и «эстетизме». Неудачно играл на религии и мистике средних веков, переехал на Шекспира, был зело бит, начал маскироваться под шекспироведа; цепляется, чтобы и тут быть откупщиком. В 1937 году, сильно перепуганный, всем объяснял, что он не дворянин, не Александр Александрович, не Смирнов, а Абрам Абрамович, незаконный сын банкира и экономки, душой и телом с демократией»36.
Текст этот— если называть вещи своими именами— представляет собой ворох злостных сплетен и клеветы, которые сопровождаются ядовитой карикатурой на внешнюю манеру Смирнова. Не желая углубляться в вопросы интимной жизни, скажем только— поскольку приведенный пассаж неоднократно воспроизводился и популяризировался— что молодость А.А.Смирнова, конечно, не была аскетической и атмосфера Серебряного века наложила на нее свой отпечаток37. Нет, однако, никаких оснований обвинять его в криминальном разврате и женитьбе по расчету. Совершенно беспочвенны также обвинения Смирнова в эксплуатации чужого труда— скорее, можно говорить о его вкладе в редактируемые им чужие переводы. Большой авторитет Смирнова в редакционно издательских кругах базировался на его профессиональных и деловых качествах— он был одним из образованнейших русских филологов-западников и прекрасным литератором, при этом очень хорошим работником— быстрым и точным. Что касается происхождения, то Смирнов действительно был, по-видимому, внебрачным сыном петербургского банкира А.Зака, но о каких-либо публичных его высказываниях на этот счет нам неизвестно— и какое отношение это имело к оценке его деятельности? 1 июля 1947 года Б.Пастернак направил А.Смирнову следующее письмо:
Многоуважаемый Александр Александрович!
Неотложная работа помешала мне ответить Вам с долж ною быстротой. Тороплюсь освободить Вас от последнего бремени, каким легло бы на Ваше собрание включение моего «Ро мео». Передавали, между прочим, что кроме него Вы из моих переводов предполагали также взять хронику «Король Генрих Четвертый» и, как оказывается, идеализировали Ваши намерения.
Свои переводы я переделывал много раз и, помоему, достаточно. В разных уголках мира они поразительным образом постигнуты и оценены без моего объяснительного содействия и, что всего удивительнее, хранителями тех же святынь, да еще, кстати сказать, на месте их рождения <…> Но, конечно, это пример того духовного сродства и равенства нравственного уровня, которого нельзя ни от кого требовать, потому что это дело случая и редкого счастья.
Я вынужден отказаться от Вашего предложения. Для пе ределок «Ромео и Джульетты» у меня не найдется времени, даже если бы я их счел нужными <…> В «свете» у нас Шек спиру моему не повезло <…> В частности, особенно острый и продолжительный отпор оказан ему в Вашем лице, что, по со вести говоря, мне совершенно непонятно. Легко предвидеть, что у Вас явится потребность разуверить меня в этом и Вы заговорите о недоразумениях и пр., но неужели я так прост и беден, чтобы нуждаться в такого рода беспоследственных любезностях? И расточая мне свои лестные выражения о «поэтической прелести», «праве большого поэта» и пр., Вы должны были подумать, как я невосприим чив к этим словам, даже в случае их горячей состоятельности, а тем более, когда они ни к чему не обязывают и ничего не значат.
Но я не в обиде на Вас, потому что по глупости преувеличиваю степень своего эгоцентрического счастья и не умею чувствовать ничего неприятного. И мне кажется, что когда нибудь мы с Вами поладим, но это будет уже музыка не та, не что совершенно другое. Пока не похоже.
Ваш Б.Пастернак38
Это свое послание Пастернак следующим образом прокомментировал в письме к О.Фрейденберг от 8 сен тября 1947 года: «Мне весной писал Смирнов по поводу их Ленинградского Шекспира, и соглашусь ли я чтото пе ределывать в «Ромео и Джульетте». Я ему ответил очень легко и хорошо, чтобы он знал, с кем имеет дело, очень sans fa»on, но с очень добродушным концом, что, дескать, хотя он своим непониманием погубил моего Шекспира, но я по прирожденной своей глупости неспособен пере живать ничего неприятного и его в своей жизни не заме тил, как человек избалованный и толстокожий»39.
Известна нам и реакция А.Смирнова на письмо к нему поэта. 21 сентября 1947 года он писал Т.Щепкиной Куперник: «Что касается однотомника, то отбор переводов (не совсем по моей вине) до сих пор не закончен. Дело с Пастернаком в отношении «Ромео и Джульетты» окон чательно разладилось (о чем я мало жалею) и, следова тельно, эта пьеса пойдет в Вашем переводе»40.
Тремя днями ранее, 18 сентября 1947 года, Смирнов обратился с письмом к М.Морозову41, в котором говорил о «необходимости внести полную точность и исчерпываю щую ясность во все организационные вопросы», посколь ку без солидарности в основных моментах успешная рабо та невозможна, и просил «как можно скорее ответить мне о Вашем согласии или несогласии по всем нижеследующим пунктам». «Первый и не терпящий отлагательства вопрос,— продолжал он,— о выборе переводов <…> Мне кажется очень важным и даже необходимым, чтобы меж ду нами было полное единогласие— тем более легко дос тижимое, что для меня Ваше мнение в этих вопросах не обыкновенно авторитетно, а М.П.Алексеев— человек очень справедливый, спокойный и сговорчивый». Переходя затем к конкретным вопросам и прося высказаться по ним Морозова, Смирнов, в частности, писал: «»Ромео и Джульетта». Как я Вам уже сообщал, я получил от Б.Л.Пастернака письмо, содержащее решительный отказ от каких бы то ни было переделок, составленный в таких выражениях, что повторять их Вам в письме мне бы не хо телось. Письмо его— очень корректное и вежливое, но в нем есть вещи, меня настолько смутившие (при личной встрече я Вам расскажу), что настаивать я считаю совершенно невозможным. Поэтому, ввиду отсутствия других кандидатур, я отдал в перепечатку перевод ЩепкинойКуперник, который вообще кажется мне очень неплохим». Он также не оставлял сомнения в том, что «Генриха IV» собирается дать в переводе Е.Бируковой.
Очевидно, что это официальное письмо (напечатанное на машинке, в отличие от подавляющего большинства пи сем Смирнова), несмотря на вежливый и дружеский тон, носило по существу характер почти ультиматума. Ответом стало письмо Морозова с отказом от участия в издании.
Не зная в точности все обстоятельства этого дела, мы можем только высказать здесь некоторые предположе ния. Из переписки Смирнова видно, что у него были с Морозовым сложные, хотя и внешне корректные отноше ния и что он довольно сдержанно оценивал его как учено го. Смирнова не устраивал и стиль работы Морозова: его неаккуратность в переписке и «забывчивость»42. Возможно, что здесь имел место и элемент соперничества, но у них определенно были и принципиальные разногласия. Едва ли можно сомневаться в том, что одной из причин ухода Морозова из издания был отказ Смирнова вклю чить в него переводы Пастернака.
29 октября 1947 года А. Смирнов писал Т. Щепки нойКуперник: «Вчера получил открытку от М. М. Мо розова (с отказом в очень вежливой форме от участия в однотомнике)… Все это очень удивительно. Но я решил не ломать особенно голову и перейти к очередным де лам. Полагаю, что никакой замены М. М. в редакции не потребуется, и я буду все дело вести сам, пользуясь со ветами М. П. Алексеева. Очень любопытно также и то, что Вы сообщаете о Пастернаке. Его перевод «Лира» я знаю: его давала мне читать приезжавшая сюда зав. отде лом классиков Детиздата, которая, несмотря на мои упорные отказы, убедила меня просмотреть его, заявив, что без моего отзыва («нам нужно Ваше мнение, а не М. М. М[орозова], которому мы не придаем никакого значения») они не могут решить это дело43. Я нашел в переводе порядочно странностей и смысловых ошибок, но значительно меньше, чем в его переводах других шек спировских пьес, — и отписал обо всем, добросовестно сделав вывод, что поскольку это издание не академиче ское и не для учебных целей, а детское, т.е. допускающее всякие вольности, я не возражал бы против его напеча тания при условии обязательной редактуры (конечно, не моей!)… Перед этим у меня был с Пастернаком потря сающий обмен письмами, в результате которого возмож ность его участия в однотомнике решительно отпала. Когданибудь при свидании расскажу Вам, писать об этом неудобно, но скажу только, что все произошло во внешне очень вежливых формах. Думаю, что его звонок к Вам был искренним (в отличие от письма ко мне М. М.), ибо он человек благородный и тонкий, только, к сожалению, немножко полоумный»44.
О том же Смирнов сообщал 4 ноября 1947 года Д.Ми& хальчи: «Кризис с однотомником разрешился: М.М.из& вестил меня лаконичной открыткой, что решил отказать& ся от участия в редактировании этого однотомника Ш[експира] по причинам, о которых расскажет «при сви& дании» и уверен, что я его пойму (!) А затем уверяет в не& изменных чувствах дружбы и уважения. Я очень рад это& му исходу»45.
Соредактором Смирнова по однотомнику Шекспира был утвержден М.Алексеев, и подготовка книги была за& вершена в 1948 году. Основную работу по составлению и редактированию тома провел, судя по всем данным, Смирнов, консультируясь в ряде случае с Алексеевым. Заметим, что, вообще говоря, подходы к литературе двух редакторов отнюдь не были идентичными: на фоне поч& тенного, но несколько засушенного академизма Алек& сеева Смирнов представляется гораздо более живым и эс& тетически чутким автором, но в данном случае они объединились. Ленинградский однотомник В.Шекспира вышел в 1950 году46 и стал своего рода декларацией «ле& нинградской школы»— в него вошли четыре пьесы в пе& реводе М.Лозинского, причем «Макбет» и «Отелло» бы& ли специально заказаны ему для этого издания. Переводы Б.Пастернака в книгу включены не были. Подводя некоторые итоги вышеизложенному, мы, ду& мается, вправе сказать, что для историка культуры не толь& ко непродуктивно, но и едва ли справедливо трактовать от& ношение А. Смирнова к пастернаковским переводам Шекспира как «нападки», «придирки», «козни», «пресле дования» и т.д. Пора оставить разговоры о «гнусностях» Смирнова. Очевидно, что перед нами встреча и столкнове ние двух эстетик и двух принципиальных позиций. В ка който степени, вероятно, здесь можно говорить о противо стоянии «петербургской» и «московской» поэтики. «Петербуржцу» Смирнову были органически чужды и мо сковское просторечие, и индивидуальное языкотворчество Пастернака, в которых его шокировали «небрежности», «оговорки», стилистические и смысловые ошибки против норм литературного языка47. Переводил Пастернак, конеч но, тем же языком, каким писал сам. Можно, вероятно, уп рекнуть Смирнова за нечувствительность к пастернаков ской поэзии, но едва ли следует вменять в обязанность комуто любовь к тому или иному поэту. В основе конфликта лежал, однако, прежде всего, анта гонизм двух подходов к задачам и искусству перевода: для Смирнова важен был Шекспир, которого он знал и изучал в подлиннике, целью Пастернака было «самовыражение в Шекспире». Еще в 1934 году Смирнов, высказываясь по поводу известного и, казалось бы, очевидного тезиса, что поэта должен переводить поэт, замечал: для этого нужно, чтобы поэты не только обладали талантом и знали англий ский язык, но и «согласились работать объективно— под чинять себя Шекспиру, а не Шекспира себе»48. Пастернак на это был, конечно, абсолютно неспособен.
При этом А.Смирнов неоднократно подчеркивал, что его критика никоим образом не распространяется на собст венные стихотворения Пастернака, которые он волен пи сать так, как ему диктует их его поэтическое «Я». Помимо уже цитированных выше слов Смирнова на этот счет, при ведем еще два соответствующих места. В рецензии на пас тернаковского «Короля Лира» Смирнов говорил об «очень необычных, грамматически некорректных оборотах, на которые каждый поэт, обогащающий свой родной язык, име ет право в порядке эксперимента, но лишь в своем ориги нальном творчестве»; в отзыве на «Гамлета» он замечал, что в пастернаковских переводах Шекспира есть «ряд черт, спе цифически характерных для его поэтики и не вполне соот ветствующих шекспировской поэтике».
Можно добавить, что в этом отношении Смирнов не делал никаких исключений. В отзыве 1950 года на руко пись известной книги А.Федорова о переводе он замечал: «Переводы Пушкина— нечто гораздо более высокое и прекрасное, чем просто «переводы», но <…> они не столь ко «переводы», сколько новотворчество на более высокой ступени, чем подлинники, послужившие им отправной точкой. Переводы Пушкина никак не могут указать путь современному переводчику, который не обладает гени альностью Пушкина, ибо это откроет широчайший путь для произвола»49. На полях этого же отзыва Смирнов на писал по поводу маршаковского перевода «Сонетов»: «Перевод Маршака все же очень вольный. Это не адек ватный перевод, а превосходный субститут»50.
Пастернак относился к своим переводам как к автор ским текстам и с крайним раздражением воспринимал любые замечания относительно их неточности или несо ответствия стилю подлинника. Так, вынужденный в 1941 году внести исправления в первое отдельное издание «Гамлета», он реагировал на это в одном из писем следую щими словами: «По требованию издательства я должен был переделать «Гамлета» в духе нелепом, неприемлемом, спорном и никому не нужном»51. В черновике предисло вия к этому изданию Пастернак прямо заявлял: «Читате лей со вкусом и пониманием, умеющих отличить истину от видимости, он [переводчик] отсылает к первоначаль ному журнальному варианту»52.
Даже М.Морозов, почитатель Пастернака, чрезвычай но высоко оценивавший его переводы, не вполне устраивал поэта в качестве редактора, поскольку считал своим долгом стоять на страже не только Пастернака, но и Шекспира. На зывая Пастернака гением53, Морозов в том же письме к не му заявлял: «Я буду возражать против купюр <…> Шекспир не «материал»»52. В отзыве на пастернаковский перевод «Ромео и Джульетты» Морозов, приведя список погрешностей, которые необходимо исправить, заключал: «Очень досадно, когда замечательное в целом произведение загублено отдельными промахами. Пастернаку нужно устранить эти промахи. Только после исправления этих промахов можно (и следует) печатать и ставить на сцене этот перевод»54. Морозов, таким образом, вполне сознавал недостатки пастернаковских переводов, но— в отличие от Смирнова— считал, что достоинства их перевешивают. Не которые замечания рецензентов поэту приходилось учиты вать55, но он, как мы видели, делал это с величайшей неохотой. Из переписки Пастернака явствует, что он предпочел бы видеть в качестве титульного редактора своих переводов литературоведа и театроведа С.Дурылина, который нико гда не занимался Шекспиром и английской литературой, но на это не согласилось издательство56.
Нужно признать, что поэт умел побороться за себя и проводить свои переводы в печать. На руку Пастернаку шла, в общем, и смена переводческих парадигм в Совет ском Союзе с конца 30х годов и особенно после войны, связанная, в частности, с именами К.Чуковского, И.Кашкина и Н.Любимова, позиции которых не следует, впрочем, полностью отождествлять. С этого времени утвердилась концепция «творческого отношения к подлиннику», популярны были рассуждения о «реалистическом переводе», тезис о переводе «не точном, но верном», и одобрялось гораздо большее «обрусение» текста, чем раньше57.
Говорить о какойлибо дискриминации в отношении шекспировских переводов Б.Пастернака, на наш взгляд, не приходится. Так, «Гамлет» при жизни поэта переизда вался девять раз. По нескольку раз выходили также от дельными изданиями в его переводе «Ромео и Джульетта», «Отелло», «Король Лир», «Генрих IV»58. На рубеже 1940— 1950х годов вышли два больших собрания шекспиров ских переводов Пастернака59. Наконец, компенсацией за лениградское издание 1950 года стали «Избранные произ ведения» Шекспира, выпущенные московским Гослитиздатом под редакцией М.Морозова, в которые вошли все переводы Пастернака60. Не касаемся здесь бесчисленных посмертных переизданий— с 1960-х годов все вещи Шекспира, переведенные Пастернаком, печатались почти исключительно в его переводах61. Можно сказать, что осуществилась мечта поэта, о которой он простодушноцинично писал 9 апреля 1947 года О.Фрейденберг: «Постоянные мои надежды, что Шекспир пойдет и станет постоянной рентой, не оправдываются»62. Во второй половине ХХ века произошла, таким образом, канонизация пастернаковского восприятия Шекспира.
Возвращаемся к А.Смирнову. Выступая в феврале 1952 года на «творческой дискуссии» в Ленинграде, по священной вопросам перевода (поводом для нее послу жила статья в «Правде» и выступления теоретиков «нового направления» И.Кашкина и П.Топера), Смирнов коснулся, в частности, и переводов Пастернака: «Гениальные поэты Пушкин и Лермонтов. Но что будет, если так захотят работать, выявляя свою «гениальность» и претензию на создание равноценного хорошие и среднего типа переводчики? Я позволю себе привести один пример. Тут Иеремей Яковлевич63 упоминал о шекспировских пере водах Пастернака. Его переводы Шекспира— явление очень своеобразное. Пастернак талантливый, одаренный поэт, обладающий большим наплывом патетической сти хии, почти всегда его стихи идейно не ориентированы. Но правильность известную его перевода я не отрицаю и все гда готов подчеркнуть. Но что вы скажете, например, о таких вещах64 <…> Я часто слышу о таком противопоставлении точности и верности. Я думаю, что это метафизическое противопоставление… Я мог бы привести много примеров. У меня собраны сотни таких смысловых от клонений, недопустимые вольности с русским языком и т.д. Но ведь Пастернак может прикрыть это творческим методом: переводчиком создан, по его мнению, неточный, но верный и поэтически выразительный, как он считает, перевод»65 .
Заметим, что А.Смирнов не изменил своим принципам и когда редактировал в 1950е годы переводы из Вик тора Гюго А.Ахматовой, которую он высоко ценил и лю бил как поэта (они были знакомы с начала 1910х годов) и стиль которой был ему, несомненно, гораздо ближе пас тернаковского. В изысканно вежливых письмах, рассыпа ясь в комплиментах, Смирнов, однако, перечислял все за меченные им ошибки и упущения и предлагал их исправить. Это, конечно, не вызывало восторга Ахмато вой, но в большинстве случаев она шла навстречу реко мендациям редактора66. Последним большим шекспировским изданием А.Смирнова было Полное собрание сочинений (далее ПСС) Шекспира в 8 томах, выпущенное в конце 1950-х го дов московским издательством «Искусство» под редакцией его и А.Аникста67. В архиве Смирнова сохранился первоначальный план ПСС, приложенный к договору, заключенно му 9 марта 1955 года издательством с редакторами (тогда в качестве третьего соредактора фигурировал еще поэтпере водчик М.Зенкевич). Согласно этому плану в переводе Б.Пастернака предполагалось поместить хронику «Генрих IV» и трагедию «Макбет», причем редактировать их должны были Зенкевич или Аникст68. В записке, составленной для издательства, Смирнов, рассматривая положение дел на 20 февраля 1956 года, замечал, в частности: «»Король Генрих IV», части 1 и 2. Пер. Б.Пастернака, ред. А.Аникст. Если А.Аникст не занят сейчас какой-либо другой пьесой, было бы очень хорошо, если бы он приступил к этой рабо те, ибо работа здесь, как мне представляется, может оказаться довольно сложной»69.
В конце концов, однако, в издание вошла только одна пьеса Шекспира в переводе Б.Пастернака— «Отелло»70. Какими-либо данными о позиции А.Смирнова в этом случае мы не располагаем (решение в тогдашней ситуации наверняка принималось на более высоком, «политическом» уровне), но думаем, что он оказался в затруднитель ном положении: очень критически относясь к переводам Пастернака, Смирнов, несомненно, не хотел оказаться както причастным к в антипастернаковской кампании конца 50-х годов71.
Последний раз А.Смирнов высказался о пастернаков ском Шекспире за год до смерти в статье «О русских пере водах Шекспира», оставшейся по неизвестным нам при чинам ненапечатанной72. Первая половина этой статьи воспроизводит с небольшими изменениями статью автора двадцатилетней давности73, но заключительная часть была написана заново, и в ней Смирнов в известном смысле подводил итоги своей работы над русскими изданиями Шекспира. Думается, что Ю.Левин несколько преувеличивал, когда в середине 60-х годов, подчеркивая большие заслуги А.Смирнова как «инициатора и редактора обоих полных собраний сочинений Шекспира», счел нужным заметить: «При работе над последним 8-томным изданием он нашел в себе мужество решительно пересмотреть бы лые взгляды (он сам признавался в этом пересмотре)»74. В этой своей статье А.Смирнов действительно смягчил некоторые формулировки и сделал несколько куртуазных жестов по адресу своего старого противника К.Чуковско го, но в принципиальных вопросах он остался при своем мнении. В частности, критические нотки в отношении переводов М.Лозинского (при неизменной их очень высо кой общей оценке)75 нельзя рассматривать как уступку «новым веяниям»: Смирнов и в 30-е годы считал, что им присущи излишняя холодность и торжественность. Тогда же он указывал и на недостатки переводов А.Радловой, М.Кузмина и Т.Щепкиной-Куперник, в целом оценивая их весьма положительно76. Правда, в статье начала 60х го дов критические замечания сформулированы более остро. Что касается переводов Б.Пастернака, то публикуемый ниже фрагмент показывает, что оценка их Смирновым не изменилась по сравнению с прежними его отзывами.
* * *
Далее публикуются три внутренние рецензии А.Смир нова на переводы Б.Пастернака, сохранившиеся в архиве ученого77. Вероятно, таких рецензий было больше, но ме стонахождение других нам неизвестно. Датируются публикуемые рецензии 1947—1948 годами и были написаны в связи с предпринятыми Детгизом изданиями пастернаковских переводов «Гамлета», «Короля Лира» и «Генриха IV». Рецензия на «Лира» сохранилась в виде машинописи с авторской правкой и сокращениями, наиболее интересные из которых мы приводим в подстрочных примечаниях. Две другие рецензии написаны от руки и существенных разно чтений не содержат.Нельзя не отметить, что автор отзывов старается быть благожелательным к переводчику и, в общем, рекомендует его работы к печати. При этом, однако, он подчеркивает— и это, вероятно, должно было задеть Пастернака,— что речь идет об изданиях для детей, где допустима известная адаптация, и намекает таким образом, что пастернаковские переводы являются, по его мнению, переделками. Мы сочли также полезным привести полностью посвященные Б.Пастернаку страницы неопубликованной статьи А.Смирнова «О русских переводах Шекспира» (1961)78.
* * *
Внутренние рецензии А. А. Смирнова
на переводы Б. Л. Пастернака
1
Отзыв о переводе Б.Л.Пастернака
трагедии Шекспира «Король Лир»
Перевод отличается, в общем, теми же свойствами, которые характерны и для других издававшихся раньше шекспировских переводов Б.Пастернака. Это, с одной стороны, большая свежесть, какаято особенная внутрен няя теплота и живость, богатство и гибкость языка, глубокая эмоциональность, одним словом— поэтичность в особенном, до известной степени «реалистическом» смысле: свобода от всяких романтических условностей, штампов, прикрас и наличие теплой интимности, задушевной музыкальности. Все это— черты, понятные всякому человеку, восприимчивому к поэзии и поэтическому стилю. В дальнейшем поэтому об этих чертах я не буду распространяться и не стану приводить примеров, которые можно найти на каждой странице.
Но с другой стороны, и этому переводу присущи некоторые слабые стороны, характерные для других переводов Пастернака: многочисленные и разнообразные отклонения от подлинника, небольшие сокращения, произволь ные изменения тональности подлинника, стилистические выпадения, неприятные русизмы и модернизмы, нако нец— неправильности с точки зрения привычных норм русского языка. В количественном отношении всего этого, однако, меньше и отклонения эти носят менее резкий характер, чем в некоторых других шекспировских переводах Б.Л.Пастернака.
Иногда указанные моменты относятся к частностям и имеют, так сказать, локальный, изолированный характер. Но иногда в сумме они приводят к несколько иной, чем у Шекспира, окраске отдельных образов или даже к изме нению некоторых сторон общего замысла трагедии. В самой общей форме эти отклонения выражаются в следующем:
[I]. Почти на всем протяжении пьесы стиль, манера выражаться персонажей упрощена, приближена к разго ворной речи, местами приобретая почти фамильярный, домашний характер, с нередкой утратой черт торжествен ности, пышности и патетики, наличных у Шекспира. Приведу несколько примеров.
Первая же фраза пьесы: «Я думал, что герцог Альбанский нравится королю больше герцога Корнуэльского». Это— почти детский язык, мало подходящий Кенту. В подлиннике: «had more affected», что стилистически пра вильно переведено у М.Кузмина: «что король более рас положен», у Т.Л.ЩепкинойКуперник: «больше благо волит», или даже у Дружинина: «у короля сердце лежит больше к герцогу А[льбанскому]».
Стр. 179 (Стр. 3 рукописи). Лир говорит Глостеру: «Сходи за королем Французским, Глостер, и за герцогом Бургундским», на что тот отвечает лаконично: «Хорошо, мой государь». Это слишком бытовой, слишком домашний тон, совсем не соответствующий подлиннику: Lear: Attend the lords of France and Burgundy— Kent: I shall, my liege. У ЩепкинойКуперник: «Пускай пожалуют. Введи их, Глостер.— Глостер: Да, государь».
В той же сцене (стр. 179. Стр. 4 рукоп.) в торжествен ный момент раздела царства Лир говорит: «Меньшой из дочек…». Дочка вместо дочь здесь мало подходит.
Стр. 180 (5). Гонерилья говорит о своем чувстве к отцу: «И от него захватывает дух». У Шекспира она не про износит таких наивных и «теплых» слов, а выражается гораздо более напыщенно и замысловато: «Дыханье для него слишком бедно»79.
Стр. 13. Корделия: «Что на ветер я не бросаю слов». Этого обыденно-провербиального выражения у Шекспира нет. У него Корделия говорит: «Что мне не дано гладенькое и масляное искусство говорить не то, что я думаю»80. Развязность речи совсем не подходит к деликатному облику Корделии81.
Даже отрицательные персонажи выражаются в пере воде Б.Пастернака более развязно или грубовато, чем у Шекспира, напр., Гонерилья (об отце): «Губа не дура» и т.д. («Мне несподручно», «оставьте небольшой кружок людей» и мн. др.).
II. В некоторой связи с этим следующее: в то время как философская и эмоционально-выразительная стороны трагедии у Шекспира уравновешивают друг друга, в данном переводе (как и в «Гамлете» у Б.Пастернака) первая теряет часть своей четкости, приносится отчасти в жертву второй.
III. Самый общий момент, вытекающий отчасти из обоих предыдущих,— то, что пьеса переводится из плана патетической трагедии в план сказки— волнующей, раздирательной (sic!— Б.К.), но вместе с тем все же внутренне нежной, мечтательной, меланхоличнолирической сказки, приближаясь по стилю к группе последних, типически сказочных, мечтательных пьес Шекспира («Цимбеллин», «Зимняя сказка», «Буря»).
На основании всего этого, если бы речь шла об издании, носящем академический характер или предназначенном для студентов, для специалистов-литературоведов, для высококвалифицированных читателей, которые, не зная английского языка, хотели бы от переводчика наибольшего приближения и к духу, и к стилю, и к само му тексту шекспировской трагедии,— я никак не мог бы назвать перевод Б.Пастернака шагом вперед по сравнению, скажем, с переводом Т.Л.Щепкиной-Куперник82. Этот последний перевод, будучи83 на очень высоком художественном уровне, и внутренне и внешне значительно вернее шекспировскому тексту, как и естественно для переводчика, который, отказываясь от поэтической само бытности, добровольно ставит себя в служебное положение по отношению к переводимому автору.
Но если иметь в виду издание для детского читателя, то переводческий метод Б.Л.Пастернака может здесь ока заться оправданным, ибо для ребенка очень важно ощутить при чтении переводного произведения глубокое по этическое дыхание, прелесть художественного слова84.
Детский85 читатель, прочтя Шекспира в переводе Б.Пастернака, полюбит его, взволнуется, уловит без тру да— если даже не весь философский смысл трагедии, то какую-то часть или сторону его, не говоря уже о том душевном обогащении, которое ему доставит очень точно и художественно переданная вся образность трагедии, все ее сюжетные подробности, такие красочные и вырази тельные86. По всем этим причинам я поддержал бы мысль об издании Детгизом перевода Б.Пастернака, который детскому читателю может принести большую пользу, а всякого другого читателя, в том числе самого квалифицированного (и даже искушенного филолога), должен, при всей своей дискуссионности, живо заинтересовать и навести на новые мысли и новые подходы по отношению к Шекспиру. Вместе с тем, однако, я считаю, что перевод этот дол жен быть несколько доработан и освобожден от ряда вполне устранимых недостатков. Я имею в виду не те указанные мною выше черты и не те коренные особенности творчества Б.Л.Пастернака, которые составляют неотъемлемую часть его поэтической системы и нарушение котрых привело бы к разрушению стиля и распаду художественного целого. Я имею в виду лишь частные, вполне устранимые промахи или сомнительные места, довольно многочисленные, которые распадаются на следующие рубрики:
I. Смысловые ошибки. Привожу наудачу 2—3 случая. В акте III, сцена 1 про Лира говорится, что он «сопротивляется, при всем тщедушьи людского мира, ветру и дождю». Это и неверно, и непонятно. В подлиннике никакого «тщедушья» нет, а сказано, что Лир борется «в своем малом человеческом мире» с разъярившимися стихиями, причем «малый мир»— синоним философского понятия «микро косм». Иными словами: микрокосм в лице Лира борется с макрокосмом! Можно, конечно, для данного издания за точной передачей этой философической образности и не гнаться, а как-нибудь упростить, но сказав понятно, без «людского мира», лишь дезориентирующего читателя.
В последней сцене, перед самой смертью Лира, он, глядя на мертвую Корделию, говорит в переводе Б.Пас тернака: «Какие губы!» Это можно понять либо как восхищение красотою ее губ, что, конечно, несообразно, либо как ужас от того, что губы мертвенно бледны, что сильно снижает, мельчит переживания Лира. На самом же деле он говорит у Шекспира: «Глядите на нее глядите, ее губы… глядите сюда, глядите сюда!» По правильному объяснению комментаторов, Лиру чудится, что губы Корделии дрогнули, т.е. что к ней возвращается дыхание, что она жива— и он умирает не от горя, а от прилива безумной надежды, которого его сердце не выдерживает.
На стр. 10 вверху Лир говорит: «Пусть Аполлон…», а Кент перебивает его: «Да, да, пусть Аполлон…Что же дальше то? Ты зря богов тревожишь!» Получается речь дерзкая и насмешливая, и это оттого, что переводчик, видимо, не разобрался в тексте. У Шекспира: Лир: Клянусь Аполлоном…— Кент: А я клянусь Аполлоном, что ты напрасно клянешься именами богов (его именем). Тут нет ни тени издевательства или кощунства, а только горячая, но вполне учтивая речь.
II. Места, спорные в отношении языка,— очень не обычные, грамматически некорректные обороты, на которые каждый поэт, обогащающий свой родной язык, имеет право в порядке эксперимента, но лишь в своем оригинальном творчестве и не в издании, предназначенном для детей, которым надо еще укрепиться в элементарно правильном владении языком. Вот несколько примеров:
Стр.4: «При сдаче власти». «Сдать должность»— это хорошо, но «сдать власть» (да еще в устах Лира и при таких особенных обстоятельствах)— едва ли удачно.
Стр.4: «Нет слов, как я люблю вас»?
51
Стр.6: «О которой сильно спорят князь нив бургундских и французских лоз»— подлежащее все же оказывается в единственном числе, не говоря уже о том, что «князь» не подходит ни к королю, ни к герцогу Бургундскому.
Стр.8: «Я обожал ее всех больше». «Обожание» не знает степеней— больше или меньше. А кроме того, я ду маю, что как бы сильно Лир ни любил Корделию, он едва ли ее «обожал».
Стр. 79: «Дыханья не спирай, больное сердце» — странно: может ли «сердце» спирать «дыхание»? Стр.14: «Посожалей»? (ср. ниже, стр.6: приют посообразней).
Стр.14: «В стыдливом неуменье выставлять заветных чувств наружу». Здесь требуется не родительный, а вини тельный падеж.
Стр.22: «Я дам вам в этом удостовериться»— не русский оборот.
Стр.32 (в 1й части): «Кликни этого болвана обратно»— не хорошо.
III. Резкие, совсем ненужные русизмы.
Например, стр.63: барчук. Еще более странны на стр.33 (акт III, сцена 9) клички собак: Барбос, Амишка, особенно 2я: французское слово с типично русским суффиксом в устах древнего бритта.
IV. Неудачная, невыразительная передача некоторых особенно замечательных и знаменитых мест87.
Или еще, стр.23 (III,4, 107): «Неприкрашенный чело век и есть именно это бедное, голое, двуногое животное». Подчеркнутые слова очень ослабляют и замечательную мысль, и образ.
Все это сравнительно говоря, мелочи, и я не думаю, чтобы автор за эти места (как и многие другие, им подобные) особенно стоял. Но мне кажется, что при реализации издания было бы крайне полезно, чтобы к делу был привлечен редактор или, скажем, консультант, который внимательно проштудировал бы весь текст перевода и изложил свои замечания автору. Таким консультантом должно быть лицо не только чрезвычайно компетентное в шекспировском тексте, но и восприимчивое к поэтическому стилю, ибо работа эта требует как большого внимания к тексту и понимания читательских и издательских требований, так и бережного отношения к поэтическим намерениям переводчика.
Проф. А.А.Смирнов
12/Х 47 г.
2
Отзыв о переводе Б.Пастернака
исторической хроники Шекспира «Генрих IV». Части I—II
При оценке перевода такой пьесы Шекспира, как «Генрих IV»— особенно если имеется в виду издание для детей,— следует применять иные мерила, чем при оценке, например, перевода «Гамлета» или «Короля Лира». Тогда как в названных трагедиях каждый оттенок мысли или выражения имеет огромное идейное значение, де лающее его драгоценным и по существу глубоко понятным нам сейчас, несмотря на всю дистанцию времени и пространства, несмотря на облачение его в чуждые и далекие нам нравы и понятия,— «Генрих IV» допускает гораздо более свободную трактовку. Это пьеса гораздо ме нее зрелая, идейно и художественно более рыхлая и неровная. В ней безусловно, с точки зрения нашего чувства имеются длинноты, наряду с местами исключительного блеска— штрихи мало выразительные, случайные. Из двух частей, из которых она состоит, одна— сцены во еннополитические (разыгрывающиеся во дворце или на поле битвы)— напрашивается на некоторые упрощения или сокращения; другая часть— знаменитые фальста фовские сцены — чтобы быть доходчивыми, требуют большой легкости и живости, внутренней свободы в их передаче, а для детского читателя— также сокращений и упрощений, ибо в них содержится немало непристойно го и грубого на современный вкус. Без этих упрощений я бы усомнился даже в целесообразности издания для дет ского читателя этой пьесы с ее сильно «устаревшей» или «сомнительной» сейчас политической и педагогической моралью.
Тем самым, обычно применяемые Б.Л.Пастернаком в его шекспировских переводах упрощения и сокращения, свободные интерпретации и модернизации оказываются в данном случае более оправданными и обоснованными, чем в других его переводах. Наряду с этим, данный пере вод его в отношении стиля, поэтической окраски, верси фикации и т.п. отличается той же легкостью и мелодичностью, той же естественностью выражения, как и все другие произведения этого поэта.
Было бы бесцельно приводить примеры отдельных, очень разнообразных поэтических удач, которые можно встретить на каждой странице этого перевода. Моя задача и обязанность состоит в другом— в том, чтобы показать, что, несмотря на все, сказанное выше, в этом интересном переводе существуют также довольно многочисленные и довольно значительные изъяны, которые необходимо уст ранить прежде, чем его печатать.
Недостатки эти распадаются в основном на следующие три категории:
1) Смысловые ошибки и очень резкие смысловые отклонения от подлинника, причем трудно решить, когда они— случайные и когда— нарочитые. Ошибки эти многочисленнее, чем в любом другом шекспировском переводе Б.Л.Пастернака, хотя язык Шекспира в этой пьесе не труднее, чем в других. Создается впечатление, что этот перевод (хотя отрывки из него уже были опубликованы в журнале «Звезда» года два тому назад88) не был просмотрен консультантом-шекспирологом или просто лицом, хорошо знающим английский язык, от которого эти ошибки и уклонения не могли бы ускользнуть.
2) Некоторое количество резких русизмов и модернизмов.
3) В довольно многих случаях юмор Шекспира (это относится к фальстафовским сценам) передан недоста точно ярко и доходчиво. Я просмотрел под этим углом зрения весь текст пере вода и убедился, что дефекты такого рода распределены в нем довольно равномерно. Поэтому я позволю себе ограничиться очень немногими примерами, стремясь дать ясное представление не о количестве, а о качестве обнаруженных мною погрешностей.
Начну со смысловых ошибок и непонятных отклонений.
Стр.1. «Клинок войны, как нож в дурном чехле». Англ. illsheathed может значить только: плохо спрятанный в ножны, наполовину вылезающий, готовый выскочить из них. К тому же на языке Шекспира knife означает не обя зательно нож, а всякое режущее оружие (лезвие): нож, кинжал, меч. Правильно поэтому в прежних переводах— Минского и Венгеровой (изд. БрокгаузЕфрона, II, 131)89: «Клинок войны, как нож, что плохо спрятан в ножны» или у В.Морица и М.Кузмина (Гослитиздат, III, 236)90: «Клинок войны, как меч, в ножны не вложенный». «Дурной че хол» (рваный? заржавленный?)— и неверно и в данном случае лишено смысла.
Стр.2—3. «Которых руки в материнском чреве сложились клятвой, что освободят… святую землю». Помимо странности выражения «сложились клятвой», это и неточно. У Шекспира сказано только: «сформировались для то го, чтобы…», как и передано, вполне правильно, в старых переводах.
Стр.3. «Хотя мы год твердим об этом деле, оно не двигается ни на шаг». Подчеркнутые слова совершенно не со ответствуют тому, что сказано у Шекспира. У него король говорит: «И бесцельно говорить о том вам, что мы (туда) отправимся». У Минского: «Излишне повторять, что их свершим». У Морица: «И что пойдем мы, повторять не надо».
Стр.5. У Б.Пастернака сцена заканчивается словами короля: «Необсужденных дел гораздо больше, чем можно сгоряча сообразить», т.е. очевидно: сейчас даже не могу сосчитать, сколько дел. У Шекспира же сказано нечто совсем другое, вполне правильно переведенное Минским: «Ска зать и сделать многое осталось, к чему не должно в гневе приступать»— также, как и у Морица: «Осталось многое сказать и сделать, что трудно в гневе вымолвить теперь».
Такие же ошибки можно встретить и в фальстафовских сценах, где они особенно досадны, т.к. нередко от этого пропадает самая соль эпизода или искажается характер образа. Приведу два примера:
Стр.34. Фальстаф, у которого Пойнс, чтобы над ним подшутить, увел лошадь, говорит у Б.Пастернака: «Если я сделаю еще шаг, я упаду». Можно подумать: оттого, что оступлюсь в темноте или поскользнусь. Но Шекспир имеет в виду другое: тучному Фальстафу не под силу ходить пешком из-за одышки. И это отлично передано в обоих названных мною старых переводах. У Минского: «Сделай я еще пешком 4 мерочных фута— я испустил бы дух». У Морица: » Если я сделаю пешком ровно 4 шага— я испущу дух». Все это в точном соответствии подлиннику и потому выразительно и комично.
Дальше та же самая тема развивается (см. стр. 37 ру кописи). Пойнс, наконец, говорит Фальстафу, где он спрятал его лошадь, но тотчас же удирает— и бедняга Фальстаф не может его догнать, чтобы побить за эту про делку. У Минского он говорит: «Теперь уже я не могу приколотить его, хотя бы мне грозила виселица». У Морица: «Чорт побери, жаль, что я не могу поколотить его». Совсем другое мы читаем у Б.Пастернака: «Ну вот, я и опять размяк, и пальцем его не трону, хоть режьте меня». Это можно понять только в том смысле, что на Фальста фа напал дух кротости, христианского всепрощения, что видимо с ним бывает нередко («опять»!). Весь образ Фальстафа этим искажается.
Модернизмы и русизмы в переводе Б.Пастернака, как я уже отметил выше, весьма многочисленны. Англичане XVI в. играют у него на «гуслях» (стр. 8; в подлиннике: лютня), в харчевне «Кабанья голова» имеется «коридорный» (стр.31), употребляется выражение «голь кабацкая» (стр.32), упоминаются «несгораемые сундуки» (стр.38), для которых в тексте нет ни малейшей опоры, придворный рассуждает, «как барышня» (стр.17), шотландец Арчибальд именуется «богатырем» (стр.3), блестящий рыцарь Хотспер говорит: «Ан вот я буду…» (стр.20) и дальше: «Ко гда карьера этого ребенка определится» (стр.26) и т.д. Сюда же можно отнести неоднократные просторечия и снижения торжественной у Шекспира речи королей и т.п. высоких персонажей. Например, в речи короля «поножовщина» (стр.2), «отложа в долгий ящик» (стр.5) и т.п. Удивительно по-русски звучат песенки из последнего акта II части пьесы:
Вот те штоф и горя мало,
Вот те хлеба каравай (стр. 302)
или:
Широкая масленица прикатила,
Гуляй без жены, веселись мужики! (стр. 303)
и т.п.
Но самое странное впечатление производит русифика ция уменьшительных форм собственных имен: «Гаринька», «Гарюша» и т.п. (англ. Hal=Хел от Henry, Harry). Это идет вразрез со всей нашей художественнопереводной практикой. Мы говорим: Гретхен, Манон Леско, Том Сой ер, а не Маргариточка, Машенька Леско, Томасик Сойер. Если в старом переводе «Дон Кихота» Марка Басанина дон Кихот защищает пастушка «Андрюшу» (вместо Андреса), то ведь это цитируется как пример неудачной русификации. Да и сам Б.Пастернак в своем переводе этой пьесы пишет: «Долль Тершит», а не Доротеюшка Тершит.
Третья группа моих замечаний касается вещей более тонких и трудных. Живость и острый юмор фальстафов ских сцен часто оказываются ослабленными в переводе Б.Пастернака (по сравнению с прежними переводами), притом иногда в результате вольной перефразировки тек ста, иногда же— неожиданной формальной дословности перевода. Часто мы встречаем слова или обороты речи книжные, абстрактные, сухие— вместо живых и сочных, каких требует шекспировский текст. «Гарюшка», «гусли», «коридорный» и т.п. мало оживляют и приближают к нам юмор фальстафовских сцен, если перевод их переполнен такими выражениями, как: «пусть будет известно» (стр.7), «совершат намеченное ограбление» (стр.12), «они знают наш внешний вид» (стр. 13) и т.п. Несколько тяжеловесно и надуманно звучит речь Пойнса, предлагающего подшутить над Фальстафом: «Главная умора в том, что нам будет врать за ужином этот плут и обжора. Мы услышим, что человек 30 навалилось на него и как храбро он от них отбил ся. И каково будет зрелище, когда мы уличим его!» Значительно забавнее (а вместе с тем и точнее) звучит это место хотя бы в переводе Кузмина: «Главная потеха будет заключаться в невообразимом вранье (incomprehensible lies), которым этот жирный негодяй (fat rogue) будет нас угощать, когда мы сойдемся за ужином: он будет рассказывать, как он сражался (he fought) более чем с 30 противниками, какие удары наносил и отражал, каким подвергался опасностям и вся прелесть будет заключаться в опровержении этой лжи».
Или возьмем такое место. Фальстаф у Б.Пастернака говорит: «Пора опомниться и расплеваться с ними. Если я этого не сделаю, я самое подлое существо из всех, кто только жевал зубами пищу с сотворения мира. 8 ярдов не ровной местности для меня хуже, чем 70 миль ровной. Негодяи прекрасно это знают. До чего же мы дойдем, ес ли совести не будет даже между ворами?» Это место переведено вполне точно у Кузмина: «Пусть я буду послед ним из холопов (varlet), что зубами пищу жевали, если не предпочту бросить этих негодяев и снова сделаться честным человеком; это так же верно, как то, что выпивка— лучшая вещь на свете. Сделать пешком 8 ярдов по неровной почве для меня все равно, что для другого 70 миль, и эти бессердечные (stonyhearted) подлецы отлично это знают. Чума их побери, если вор с вором не может быть честным! (true one to another)». У Пастернака— скорее пересказ, чем перевод, пересказ, в котором пропало множество забавных оттенков и который, вместо того, чтобы облегчить и оживить шекспировский текст, обедняет его и несколько засушивает. Первая фраза его перевода— вольная интерпретация того, что у Шекспира стоит даль ше. Добавление слова «ровной» обессмысливает фразу Фальстафа, изюминка которой— в слове «пешком». Опущение слов «холоп», «выпивка», «бессердечные» и т.д. очень ослабляет юмор всего этого пассажа.
Не привожу других примеров, которые легко можно было бы умножить, и перехожу к выводам.
Перевод Б.Пастернака очень хотелось бы видеть на печатанным, ибо он обладает большими достоинствами, и пьеса, в конце концов, очень интересна. Но перевод этот необходимо улучшить, т.к. не следует печатать новый советский перевод Шекспира, содержащий больше смысло вых искажений, чем прежние переводы, и в ряде мест (знаменитые фальстафовские сцены) менее выразитель ный и доходчивый, чем эти старые переводы. Конечно, ес тественно было бы привлечь к этому делу компетентного редактора или консультанта. Но найдется ли лицо, спо собное быстро и успешно выполнить эту очень кропотливую работу и притом так, чтобы его предложения показались Б.Л.Пастернаку вполне убедительными?
Быть может, проще было бы попросить Б.Л.Пастер нака пересмотреть свой текст самостоятельно, учитывая высказанные здесь соображения. Удаление указанных выше русизмов и модернизмов не представило бы для не го никакого труда. Что касается устранения смысловых ошибок и слишком резких отклонений от подлинника, то хлопотливое наведение справок в разных словарях, комментариях и т.п. может быть здесь заменено простым сличением данного перевода с переводом Морица-Кузми на, который, независимо от наличия или отсутствия в нем художественных достоинств, может рассматриваться почти как подстрочник, поскольку он был в свое время выверен мною до последней буквы.
Проф. А.А.Смирнов 21 марта 1948
Отзыв об издании:
В.Шекспир. Гамлет, принц датский.
Пер. Б.Пастернака. Новое переработанное издание.
М.: Детиздат, 1947.
Шекспировские переводы Б. Пастернака отличаются большой свежестью и непосредственностью, поэти ческой прелестью и техническим мастерством, делающими их очень доходчивыми и привлекательными как для высококвалифицированного, так и для массового читателя и, в частности, для детского читателя. Но в то же время как поэт чрезвычайно субъективный, очень своеобразный и прихотливый, Б. Пастернак не всегда дорабатывает свои переводы и не всегда подвергает их той дисциплине, которая обязательна с точки зрения выработавшейся у нас в советское время методики и методологии художественного перевода. В шекспиро ских переводах Б. Пастернака, помимо ряда черт, специфически характерных для его поэтики и не вполне соответствующих шекспировской поэтике, содержится довольно большое число модернизмов, русизмов, не точностей или просто смысловых ошибок, всякого рода стилистических выпадений или просто отклонений от принятых у нас литературно-речевых норм, что очень нежелательно в изданиях для массового, особенно детского читателя. Вот почему при изданиях подобного ро да весьма необходимо участие особо компетентного р дактора или консультанта, который соединял бы в себе филологическое знание шекспировского текста с художественной чувствительностью.
То, что Б. Пастернак восприимчив к подобного рода соображениям, доказывается тем, что он неоднократно перерабатывал свои шекспировские переводы, внося в последующие их издания многочисленные исправле ния и улучшения именно в вышеуказанном направлении. Примером может послужить 4 редакции его пере вода «Гамлета»: 1) в журнале «Молодая гвардия» за 1940 г. №5—6; 2) издание Гослитиздата 1941 г.; 3) издание Детиздата 1942 г.;4) настоящее издание Детиздат 1947 — из которых каждое последующее содержит су щественные улучшения. (В дальнейшем при ссылках я обозначаю их просто годом издания: 1940, 1941, 1942. 1947.)
В настоящем издании я насчитал несколько десятков таких улучшений. Вот несколько примеров:
1) в (1940) в акте 1, сцена 1 Марцелл говорит:
И, если дух покажется опять,
Свидетельствовать и заговорить с ним.
Это и непонятно и фактически крайне тяжело. В (1941) и (1942) мы находим уже некоторое улучшение:
Сломить сомненье и заговорить с ним.
Наконец в (1947) мы читаем:
Проверить это и заговорить с ним (стр.19),
что уже вполне хорошо и точно.
2) В (1947) прежняя редакция:
Как самые повальные явленья,
что было очень нехорошо, ибо слово «повальный» не допускает степеней сравнения, изменено весьма удачно так:
Как самые обычные явленья (стр.28).
3) Очень сильно переработана в смысле упрощения и облегчения вся речь короля на стр.25.
4) В старых редакциях было:
Находчивость, которая часто сама валится на поло умных.
Сейчас это изменено так:
которая часто сама осеняет полоумных (стр.67) и т.д.
Однако пересмотр и переработка всего текста в дан ном издании, безусловно, не доведены до конца и в нем сохранилось еще много, чрезвычайно много мест неудовлетворительных в стилистическом и смысловом отношении и особенно режущих глаз при сравнении с превосходным переводом М.Л.Лозинского, где эти места переданы вполне удовлетворительным образом. Добавлю, что в ряде случаев (некоторые из них я привожу ниже) стилистическое улучшение достигнуто ценой очень сильного упрощения и обеднения подлинника, которые ни с какой стороны не могут быть оправданы.
В мою задачу не входит перечисление всех встречающихся в переводе Б.Пастернака неудачных мест, поскольку я не намерен и не имею права узурпировать функции внешнего редактора будущего (5го) издания этого пере вода. Чтобы дать представление о частоте таких случаев, я дам примеры главным образом по первой трети текста, в частности оттенив случаи, когда можно найти по несколько таких мест на одной странице, а из остальных 2/3 тек ста приведу лишь некоторые, особенно яркие примеры.
1) Стр. 20: Осанкой— вылитый король покойный.
Не говоря уже о том, что выражение «вылитый…» не допускает спецификации («глазами вылитая мать»??), оно особенно неприменимо к вещам нематериальным и неустойчивым, как «осанка».
2) Стр. 20. Сразу же после этого Марцелл говорит:
Ты сведущ: обратись к нему, Гораций.
Получается, что Горацио— хороший знаток внешности покойного короля. Между тем, в подлиннике: «thou art a scholar» (М.Лозинский: «Ты книжник») имеет тот смысл, что только ученый, как Горацио, умеет говорить с духами. Из перевода Б.Пастернака этого никак нельзя разгадать.
3) Стр.22: Формирований видимая цель —
неприятный модернизм (имеется в виду набор войск).
4) Стр.22: Все так, наверно, именно и есть — нагромождение наречий, друг друга вытесняющих.
5) Стр.22: Порой расцвета Рима.
«Порой» можно сказать о явлениях о явлениях сезонных или вообще повторных («порой веселой мая»), а о явлениях единичных, имевших место лишь один раз, необходимо сказать: «В пору». Скажем ли мы: «Порой от крытия Америки»?
6) Стр.22: Явились пятна в солнце. Конечно же, надо: «на солнце».
7) Стр.22: ………влажный месяц,
На чьем влиянье зиждет власть Нептун.
Странная ошибка, прошедшая через все 4 издания. Можно ли представить себе, что Нептун осуществляет свою власть над водами не непосредственно, а лишь при помощи своей племянницы Дианылуны? На самом же деле речь идет о том, что луна (Диана) управляет приливами и отливами, как бы наперекор власти Нептуна, т.е. как бы ограничивая его власть. В подлиннике сказано: «под чьим влиянием находится empire (держава, царство) Нептуна». У Лозинского правильно: «в чьей области— Нептунова держава». Итого, 5 изъянов на одной странице.
8) Стр.23: Вас, духов, манят клады, говорят. Такого поверья, что души мертвецов занимались кла доискательством, ни у одного народа никогда не существовало. Здесь имеется в виду другое— что души людей, припрятавших при жизни сокровища, после смерти тянет к своему добру.
9) Стр.25. Как я уже упоминал, монолог короля улучшен. Но коечто из прежних дефектов все же осталось, напр[имер]: Не чтя нас ни во что. Это смешение двух оборотов: «не чтя» (без дополнения) и «не ставя ни во что». Нельзя сказать: «Во что он его чтит?»
10) Стр.28. Король говорит Гамлету по поводу его чрезмерной скорби: Мужчины недостойна эта скорбь И обличает волю без святыни. Вторая строка— ребус. У Шекспира: «Волю, в выс шей степени непокорную небесам».
11) Стр.30: Я видел вынос вашего отца. Поэтапереводчика явно соблазнила аллитерация на в, в жертву которой он принес стиль и смысловую точность. У Шекспира Горацио говорит: «Я приехал, чтобы видеть похороны вашего отца», т.е., чтобы присутствовать на них. «Вынос»— определенно нехорошо.
12) Стр.30: Да, правда, это следовало быстро. Это просто не по-русски. Тут обязателен совершен ный вид: «Она (свадьба) последовала быстро (за похоронами).
13) Стр.30: …пирог поминный. Такого прилагательного в русском языке нет. Есть только: поминальный. Следует ли прививать детям не брежность русской речи?
14) Стр.38: Офелия говорит о Гамлете:
Со мной не раз он в нежности пускался
В залог сердечной дружбы.
Так во всех 4-х изданиях. Однако это и непонятно (2-я строка даже без запятой после слова «пускался»— так во всех изданиях), и вульгарно в устах Офелии, и, наконец, по смыслу противоположно тому, что она хочет сказать. У Шекспира она старается защитить Гамлета, доказать чистоту и благородство его побуждений. Между тем «пускался в нежности» как раз создает картину пошлого флирта, как и предполагает пошляк Полоний (а, может быть, и Лаэрт тоже). У Шекспира Офелия говорит: «Он недавно принес мне немало уверений (tenders) в своей сердечной привязанности». В связи со словом tenders проф. М. М. Морозов в своем издании английского текста «Гамлета» (1939) дает к этой фразе интересное примечание: «В словах Офелии чувствуется привкус вычурности, характеризующей язык придворной аристокра тической среды той эпохи» (стр.128). Едва ли «пускаться в нежности» соответствует такому стилю. Видимо, переводчик не знал этого разъяснения М.М.Морозова и, быть может, просто смешал слово tenders со словом ten der— «нежный».
15) Стр.41. Гамлет, увидев призрак отца, восклицает:
И нам, глупцам созданья,
Так страшно потрясаешь существо
Загадками не нашего охвата.
Что значит «глупцы созданья»? The fools of nature— это «шуты, глупцы, игрушки, куклы в руках природы». Подчеркивается беспомощность, бессилие ума человека. Но это— нечто совсем другое, чем «глупость». Так же точно «природа» (созидающая вещи, творения) вовсе не значит «созданье», скорее наоборот! Почему же такой важный философский образ Шекспира оказался так искажен и сделан непонятным? И «загадками не нашего ох вата»— тоже нехорошо. У Шекспира сказано: «мыслями, находящимися вне пределов достижимого для наших душ». Жаль, что у поэта-переводчика Б.Пастернака не было шекспиролога-консультанта.
16) Стр. 42: Столкнет в безумие…
Это— калька английского выражения to draw into, a не перевод: передача слов или метафоры, а не мысли. По русски надо сказать: «ввергнет в безумие».
17) Стр.46. Дух отца говорит о Гертруде: От возвышающей моей любви. Такое самохвальство чуждо отцу Гамлета. Он говорит о своей «благородной любви» (that dignity of love).
18) Стр.46. Призрак рассуждает о том, как он был отравлен:
Когда я спал в саду,
В свое послеобеденное время.
Первоначально у Б.Пастернака было: «по старой по полуденной привычке», что просто не по-русски. Но и но вый вариант немногим лучше. Речь идет о его привычке спать после обеда в саду. У Лозинского: Когда я спал в саду, Как то обычно делал пополудни.
19) Стр.49. Гамлет говорит о себе: «бедняк отпетый» (в подлиннике: «я, в моей бедной доле»). «Отпетый» зна чит только: неисправимый, безнадежный в каких-нибудь свои отрицательных качествах» (словарь Ушакова).
20) Стр.57. Офелия говорит: «В каком я перепуге». Так Офелия не могла выразиться (см. выше о ее языке).
21) Стр.57. Она же говорит о странной внешности Гамлета: «безрукавка пополам», тогда как в подлиннике всего-навсего: «незастегнутый камзол». Скажем ли мы: «в пальто пополам»?
22) Стр.59. Король внушает Розенкранцу и Гильденстерну: «Втяните принца силой». Почему такая вычур ность речи? Король говорит только: «Вовлеките его в забавы» (pleasures). А главное: как это— «силой»?
23) Стр.85. Король называет себя и Полония: «шпио ны поневоле». В подлиннике— «законные соглядатаи» (lawful espials): не жалобное «поневоле», а горделивое «законные». От этих оттенков зависит весь облик, харак тер персонажа— в данном случае Клавдия, как выше— Офелии.
24) Стр.86. В старой редакции монолога «Быть или не быть?» было такое место, в котором нагромождение родительных падежей создавало мучительную путаницу:
Достойно ль
Душе терпеть удары и щелчки
Обидчицы судьбы?
Теперь, в облегченном виде, он звучит так:
Терпеть без ропота позор судьбы.
Но это облегчение достигнуто ценою сильных ухудшений. Что значит «позор судьбы»? И куда девались за мечательные «slings and arrows»? Outrageous— никак не позор, а скорее именно «обидчица».
25) Стр. 86. Там же, немного ниже. В 1й редакции (1940) было:
Уснуть… И видеть сны? Вот в чем секрет.
Теперь мы читаем:
Уснуть… И видеть сны? Вот и ответ.
В подлиннике: ay, there’s the rub— «вот в чем препятствие (помеха, затруднение)». Гамлета смущает мысль, что загробные «сны» могут оказаться еще хуже земной действительности, что можно попасть из огня да в полымя. Ясно, что «ответ» от этой мысли еще дальше, чем «секрет», ибо Гамлета больше всего мучит то, что «ответа» нет! Можно ли так искажать одну из важнейших мыс лей этого знаменитого монолога?
26) Стр.86. В конце этого монолога, увидев прибли жающуюся Офелию, Гамлет говорит:
Меж тем, довольно!
Это, конечно, лучше, чем: «Но гляди ко!» 1-й редакции (1940). Но все же и это очень плохо. В подлиннике: «Soft you now!», правильно переданное Лозинским: «Но тише!»
27) Стр. 96. В ответ на горькие непристойности Гамле та Офелия говорит: «Вот злюка, злюка!» У Шекспира она говорит: «Вы гадкий, испорченный» (naught), что никак не значит «злюка».
28) Стр.106. Собираясь идти к матери, Гамлет гово рит:
Без зверства, сердце! Что бы ни случилось,
Души Нерона в грудь мне не вселяй.
Сердце вселяет ему в грудь душу! Странная психофизиология! У Шекспира сказано совсем иначе.
29) Стр.175. Лаэрт перед смертью говорит:
Я гибну сам за подлость и не встану.
Нет королевы.
Все это выражено каким-то детским языком. У Ло зинского в полном соответствии с подлинником:
Сражен я сам; смотри, вот я лежу,
Чтобы не встать; погибла мать твоя.
30) Стр.175. Последние слова Лаэрта:
Ну, честный Гамлет, а теперь давай
Прощу тебе я кровь свою с отравой,
Ты ж мне свою!
Стиль («давай прощу») совершенно не соответствует торжественности момента.
31) Стр.176:
Каким
Бесславием покроюсь я в потомстве,
Покуда все в неясности кругом!
«Покроюсь»… «покуда»— не по-русски.
32) Стр.176:
Скажи ему, как все произошло
И что к чему.
В устах умирающего Гамлета это звучит очень неудачно. 33) Стр.177. Фортинбрас, видя ряд трупов, в старых редакциях говорил:
Стон истребленья жив еще в останках.
Эта совершенно непонятная фраза (наводящая на мысль о том, что, м.б. некоторые жертвы еще хрипят в агонии) основана на неверном понимании выражений подлинника: This quarry cries on havoc. — «Эта груда тру пов кричит (т.е. громко свидетельствует) об (имевшем здесь место) побоище». Это «громкое свидетельство» бы ло понято переводчиком как «стон». Сейчас мы читаем нечто другое:
Игра страстей еще как бы бушует.
Это понятнее, но столь же далеко от подлинника.
34) Стр.177. После предложения Горацио рассказать в подробностях, как было дело, Фортинбрас заявляет:
Скорей давайте слушать
И созовем для этого совет.
Странно звучит выражение: «давайте слушать» — словно речь идет о веселой детской игре. Кроме того, созвать совет— требует времени и «скорее» этим как будто исключается. На самом же деле, никакого «для этого» у Шекспира нет. Фортинбрас хочет скорее выслушать рас сказ Горацио, чтобы после этого немедленно созвать совет знатнейших лиц (the noblest) для принятия важнейших мер, для выборов нового короля и т.п. Смысл этой реплики в переводе искажен.
Очень хочется когданибудь увидеть очень интересный и поэтичный перевод «Гамлета» Б.Л.Пастернака освобожденным от этих и многих других, подобных им, заноз.
Коснусь кратко комментариев проф. М.М.Морозова, в основном очень мало отличающихся от его же комментариев в издании 1942 г.
В предисловии, очень содержательном и живо напи санном, возражение вызывает лишь воспроизведение ста рых анекдотов о молодых годах жизни Шекспира— о ра зорении его отца, о прикосновенности юного Шекспира к торговле мясом, о его браконьерстве, присмотре за ло шадьми по прибытии в Лондон и т.д. Все эти анекдоты, снижающие образ великого поэта, опровергнуты новей шей наукой (см. мою статью «Современная шекспироло гия в Западной Европе и США»— «Вестник Ленинград ского унта», 1947, №6).
Примечания, тоже очень содержательные и точные, не свободны, однако, от небольших промахов. Геката (кстр.100)— вовсе не богиня царства мертвых в антич ной мифологии, а богиня привидений и колдовства: это ясно и из контекста. По поводу слов Гамлета «Души Не рона в грудь мне не вселяй» (к стр. 106) совершенно не достаточно указания: «Нерон— римский император»; необходимо было пояснить, что Нерон умертвил родную мать. В прим. к стр.80 из 1го издания перекочевал без исправления герцог «Урбанский» вместо правильного «Урбинский». Догадка о том, что в лице приехавших в Эльсинор актеров Шекспир изобразил свою собственную труппу (к стр.71), по меньшей мере излишня, как ни на чем не основанная и ни к чему не ведущая. Наиболее сильное возражение вызывает гипотеза о том, что Шекспир, задумав первоначально изобразить Гамлета 20-летним юношей, сделал его затем 30-летним по той причине, что Ричарду Бербеджу, первому исполнителю этой роли, было уже за 30 лет (к стр. 153). Это— отражение модной в западном буржуазном литературоведении (и искусство ведении) [тенденции] объяснять происхождение творче ских замыслов художника моментами технического, практического порядка. Неосновательность подобного объяснения здесь особенно ясна: ведь Бербедж играл так же и юного Ромео и древнего Лира. Неужели 30-летнему актеру труднее сыграть 20-летнего юношу, чем 80-летнего старца?
Хочется, чтобы в новом издании «Гамлета» эти изъяны комментария и, главное, самого текста перевода Б.Л.Пастернака были устранены.
Проф. А.А.Смирнов 3.1.1948
4
Из статьи А.А.Смирнова «О русских переводах Шекспира» (1961)
Совершенно другое впечатление производят странно сти и прихоти Б.Л.Пастернака, упорно стремящегося ко всему парадоксальному, вплоть до открытого конфликта с грамматикой. Тут мы находим целую коллекцию подме нов интонаций, не соответствующих намерениям Шек спира. В V акте «Гамлета» английские послы, войдя в залу, при виде огромного количества умирающих и хрипящих, останавливаются с возгласом:
«Стон истребленья жив еще в останках», что должно означать: «Полумертвые, недобитые еще хрипят».
В I акте «Гамлета» глаза названы «маклаками по лож ным искам» (у М.Л.Лозинского «ходатаи греховных по мышлений», что звучит превосходно по части ясности и логики). Офелия у Б.Пастернака именуется «касатка». Про лютый холод в Эльсиноре говорится «форменный мороз» и тут же рядом: «формирований видимая цель» (в значении «видимая цель военных комплектований, приготовлений»). Духу отца Гамлет говорит:
«Вас, духов, манят клады, говорят» с неприятными двумя параллельными формами 3го лица множествен ного числа. Узнав, что король решил отправить Гамлета в Англию, Гамлет, вместо естественного: «Ну что же, в Англию, так в Англию!» […] 91 был вызван норвежским королем на «турнир» (надо: «на единоборство»). В сцене 3й об Офелии говорится с неожиданной пи кантностью: «Когда разоблачится пред луной». Несколько далее встречается выражение: «по старой пополуденной привычке» в значении «по привычке вздремнуть после обеда». В ночной сцене с матерью Гамлет в ответ на восклицание, что его слова подобно кинжалам режут ее сердце, отвечает: «Жесток я буду, хоть и жалко вчуже», причем переводчик не отдает себе отчета в том, что, собственно, значит слово «вчуже». Несколько дальше мы встречаем выражение: «смеясь вполглаза и тужа другим» (сколько же, в общем, у него было глаз— полтора или два с поло виной?). Хорошо ли сказано замечание о приверженности дат чан к спиртным напиткам: «Обычай боле лестный в нарушенье, Чем в соблюденье», что должно означать: «Обычай, который больше рекомендуется нарушать, чем соблюдать». Гамлет приглашает приятеля быть с ним прямодушным: «Режь на прямоту». Офелию он называет «барышня моя». Про себя он говорит: «Бедняк отпетый» и «типы вроде меня». Он говорит еще: «Разнашивая нравственный уклад», считая это выражение, видимо, всем понятным, и ужасается: «Какое беззастенчивое зверство!» На вопрос матери: «Как же ей вести себя с мужем», Гамлет отвечает: «Пускай зовет вас милой мышкой».
Мы заканчиваем на этом список совершенно невообразимых по странности и нелепости интонаций, переполняющих этот перевод и превращающих его в трагические гротески. Приведем еще для примера несколько выражений из перевода «Ромео и Джульетты» того же поэта. Леди Капулетти говорит дочери и нянькам: «Довольно тарантить!» Герцог (в последнем акте) говорит о монахе Лоренцо: «Какой нравоучительный (!) монах». Джульетта в конце сцены в саду угрожает Ромео: «Да я б тебя убила частой лаской!», а в конце свидания прощается с ним какофоническим возгласом:
«Однако окончательно прощай!»
Публикация Б.КАГАНОВИЧА
- Смирнов А.А.Творчество Шекспира. Л.: БДТ им. М.Горького, 1934; Смирнов А.А. Шекспир. Л.—М.: Искусство, 1963. [↩]
- Часть их собрана в посмертной книге: Смирнов А.А.Из истории западноевропейской литературы. М.—Л.: Художественная литература, 1965.[↩]
- Подробнее см.: Каганович Б.С.А.А.Смирнов и русские переводы Шекспира 1930-х гг.// Laurea Lorae. Сборник памяти Л.Г.Степа новой. СПб.: Нестор История, 2011.[↩]
- Подробнее см.: Жирмунский В.М. А.А.Смирнов (1883—1962)// Смирнов А.А.Из истории западноевропейской литературы; Плав скин З.И. А.А.Смирнов ученый и литератор// Лопе де Вега.Новеллы / Перевод А.А.Смирнова. М.: Наука, 1969; Эткинд Е.Г.Записки не заговорщика. Барселонская проза. СПб.: Академический проект, 2001; Эдельштейн М.Ю.(при участии А.А.Холикова). Смирнов А.А.// Русские писатели. 1800—1917. Биографический словарь. Т.5. М.: Большая российская энциклопедия, 2007; Каганович Б.С.А.А.Смирнов— исследователь кельтской культуры// Санкт-Петербург— Ирландия: Люди и события. СПб.: Европейский дом, 2011. Ср. также страницы о Смирнове в статье: Шайтанов И.О.История с пропущенными главами: Бахтин и Пинский в контексте советского шекспироведения// Вопросы литературы. 2011. №3. [↩]
- Ефим Эткинд: здесь и там. СПб.: Академический проект, 2004. С.194.[↩]
- Смирнов А.А.Задачи и средства художественного перевода. Тезисы. М. (Cтеклограф), 1935. С.2—3.[↩]
- Эткинд Е. Г. Записки незаговорщика. Барселонская проза. С.321—322.[↩]
- Пастернак Борис. Переписка с Ольгой Фрейденберг. N.Y.: Harcourt Brace Jovanovich, 1981. Подробнее об этих письмах— ниже.[↩]
- РГАЛИ.Ф.571. Оп.1. Д.1023. Л.15.[↩]
- Впервые пастернаковский перевод «Гамлета» был напечатан в журнале «Молодая гвардия» (1940. № 5—6). [↩]
- Предпосланная журнальной публикации заметка «От переводчика» завершалась словами: «От перевода слов и метафор я обратился к переводу мыслей и сцен. Работу надо судить как русское оригинальное драматическое произведение, потому что помимо точности, равнострочности с подлинником и пр. в ней больше всего той намеренной свободы, без которой не бывает приближения к большим вещам» (Молодая гвардия. 1940. № 5—6. С.15—16).[↩]
- РГАЛИ.Ф.571. Оп. 1. Д.1023. Л.23—24.[↩]
- Алексеев М.П.»Гамлет» Бориса Пастернака// Искусство и жизнь. 1940. № 8.[↩]
- См.: Звезда. 1946. №2—3. [↩]
- РГАЛИ.Ф.1364. Оп. 4. Д.498. Л.96.[↩]
- РО ИРЛИ.Ф.670. Оп. 1. Д.23—28.[↩]
- 28 января 1944 года Смирнов просил Д.Михальчи разыскать эту книгу Кроче, «безразлично— в итальянском ли подлиннике или в английском или немецком переводе» (РО РГБ.Ф.68. К.43. Д.33. Л.20). Найти ее удалось нескоро: 27 января 1947 года Смирнов писал тому же адресату: «Читал с увлечением книгу Croce: Ariosto, Shakespeare, Corneille (в немецком переводе), присланную мне Алпа товым. Много прекрасных мыслей и пленяет изяществом изложения. Какой умница этот Кроче!» (Там же. Ф.768. К.43. Д.34. Л.35). Об отношении Смирнова к идеям Б.Кроче подробнее говорится в нашей статье «Бенедетто Кроче и русская итальянистика», имеющей вскоре появиться в печати.[↩]
- РГАЛИ.Ф.571. Оп. 1. Д.1023. Л.79. [↩]
- РО РГБ.Ф.768. К.43. Д.34. Л. 54 (письмо от 29 ноября 1947 года).[↩]
- РГАЛИ.Ф.571. Оп. 1. Д.1024. Л.11.[↩]
- РО ИРЛИ.Ф.670. Оп. 1. Д.93. Л.1—2.[↩]
- РО ИРЛИ.Ф.670. Оп. 1. Д.42. Л.1. [↩]
- РГАЛИ.Ф.2032. Оп. 1. Д.237. Л.24 [↩]
- ОР РГБ.Ф.768. К.43. Д.35. Л.8—9.[↩]
- ОР РНБ.Ф.1015. Д.62. Л.5.[↩]
- Никифоровская Н.А.Шекспир Бориса Пастернака. СПб.: Биб лиотека Российской Академии наук, 1999. С.167—168. Автор этой книги, филологанглист, проработавшая всю жизнь в ленинградской Библиотеке АН СССР Надежда Алексеевна Никифоровская (1921— 2003), была ученицей М.Алексеева и А.Смирнова.[↩]
- РО ИРЛИ.Ф.670. Оп.1. Д.94. Л.1. [↩]
- Там же. Л.20 (эти слова затем были автором зачеркнуты). [↩]
- Там же. Л.14.[↩]
- См. биографический очерк о И.Мандельштаме, написанный Н. Каннегисер: «Цель жизни — мыслить и страдать» / Публ. Л.И.Володарской// Минувшее. Т.11. М.СПб.: АтенеумФеникс, 1992. С.391. Данные о публикациях этих переводов, указываемые здесь, нуждаются в небольших уточнениях. [↩]
- ОР РНБ.Ф.1394. Д.37. Л.14.[↩]
- Там же. Л.9.[↩]
- ОР РГБ.Ф.768. К.43. Д.34. Л.41—42. [↩]
- О.Фрейденберг была профессором классической филологии Ленинградского университета.[↩]
- Переписка Бориса Пастернака. М.: Художественная литература, 1990. С.234.[↩]
- Переписка Бориса Пастернака. С.235—236. [↩]
- Интересующихся можно отослать к недавно вышедшей книге: Смирнов А.А.Письма к Соне Делонэ / Публ. Д.Малмстада и Ж.К. Меркадэ. М.: Новое литературное обозрение, 2011. [↩]
- См.: Заборов П.Р.К переводческой деятельности Бориса Пастернака// Русская литература. 1999. № 4. С.141—142. [↩]
- Переписка Бориса Пастернака. С.244. [↩]
- РГАЛИ.Ф.571. Оп.1. Д.1023. Л.71. [↩]
- РГАЛИ.Ф.2526. Оп.1. Д.69. Л.1—4.[↩]
- 29 ноября 1947 года Смирнов разъяснял И.Мандельштаму: «Кризис состоял в том, что М.М.Морозов, мой соредактор, 8 меся цев саботировал работу, мешал мне чтолибо делать и, наконец, отка зался от участия в редколлегии без объяснения причин» (ОР РНБ.Ф.1394. Д.43. Л.13). [↩]
- Ср. в письме Б.Пастернака жене от 24 июня 1948 года: «Я толь ко вчера отослал «Генриха IV» в Гослитиздат и Детгиз <…> Сейчас на руках у меня «Лир» для Гослитиздата. То, что недавно я проделал со всем Шекспиром, и в том числе с этими пьесами для «Искусства», им недостаточно… А потом, чтобы проверить Морозова, они из бдитель ности посылают все Смирнову» (Пастернак Б.Л.Полн. собр. соч. в 11 тт. Т.9. М.: Слово, 2005. С.529). [↩]
- РГАЛИ.Ф.571. Оп.1. Д.1023. Л.76—77.[↩]
- ОР РГБ.Ф.768. К.43. Д.34. Л.53. [↩]
- Шекспир В.Избранные произведения / Под ред. М.П.Алексе& ева и А. А.Смирнова / Вступ. статья и комм. А.А.Смирнова. М.—Л.: ГИХЛ, 1950. [↩]
- Ср.: Шапир М.И. Эстетика небрежности в поэзии Пастерна ка// ИАН.ОЛЯ. 2004. № 4. [↩]
- См.: Каганович Б.С.А.А.Смирнов и русские переводы Шекс пира 1930х гг. С.715. [↩]
- ЦГАЛИ СПб. Ф.158. Оп.1. Д.452. Л.2 об. [↩]
- ЦГАЛИ СПб.Ф.158. Оп.1. Д.452. Л.19. [↩]
- Пастернак Е.Б.Борис Пастернак и Шекспир: К истории перево да «Гамлета»// Шекспировские чтения. 2004. М.: Наука, 2006. С.255. [↩]
- Там же. [↩][↩]
- См. письмо М.Морозова Б.Пастернаку от 1 октября 1942 года: «Я тоже, как и многие и многие другие, имею в виду Вашу достаточ но очевидную гениальность. Это не комплимент, а факт». (К перево дам шекспировских драм. (Из переписки Бориса Пастернака) / Публ. Е.Пастернака// Мастерство перевода. Сб. 6. 1969. М.: Совет ский писатель, 1970. С.359). [↩]
- Там же. С.353.[↩]
- Представление об этих поправках дает, в частности, книга: «Гамлет» Бориса Пастернака. Версии и варианты перевода шекспировской трагедии / Сост. В.Поплавский. М.—СПб.: Летний сад, 2001. [↩]
- См.: Пастернак Б.Л.Указ. изд. Т.9. С.388—389, 425, 443.[↩]
- Ср. замечание М.Гаспарова: «Собственно, Пастернак был идеальным воплотителем того советского отношения к переводу, кото рое сформулировал И.Кашкин: переводить нужно не текст, а действительность за текстом («не слова, а мысли и сцены», выражался Пастернак)» (Гаспаров М.Л.Записи и выписки. М.: Новое литературное обозрение, 2000. С.384).[↩]
- См.: Шекспир. Библиография русских переводов и критичес кой литературы на русском языке. 1748—1962./ Сост. И.М.Левидо ва. М.: Книга, 1964. [↩]
- В. Шекспир в переводе Бориса Пастернака / Общая ред. М.М.Морозова. Т.1—2. М.—Л.: Искусство, 1949—1950; Шекспир В. Трагедии. Пер. Б.Пастернака / Ред., вступ. ст. и прим. М.М.Морозо ва. М.—Л.: Детгиз, 1951.[↩]
- Шекспир В.Избранные произведения / Сост., вступ. ст. и прим. М.М.Морозова М.: Гослитиздат, 1953. [↩]
- Так, в шекспировский том «Библиотеки всемирной литерату ры» вошли только переводы Б.Пастернака и сонеты в переводе С.Маршака: Шекспир Уильям. Трагедии. Сонеты. М.: Художественная литература,1968.[↩]
- Переписка Бориса Пастернака. С.241[↩]
- И.Айзеншток (1890—1980)— филолог, специалист по русской и украинской литературе.[↩]
- Далее Смирнов приводит уже знакомые нам (или воспроизво димые ниже) наиболее кричащие «пастернакизмы»: «смеясь вполглаза и тужа другим», «по старой, пополуденной привычке», «жесток я буду, хоть и жалко вчуже», «какое беззастенчивое зверство», «пирог поминный» и т.п. [↩]
- Цит. по стенограмме: ЦГАЛИ СПб. Ф.158. Оп. 1. Д.27. Л.39—40. [↩]
- См. материалы, приводимые в статье: Королева Н.В.»И вот чу жое слово проступает…». О переводах Анны Ахматовой// Ахматова А.Собр. соч. в 6 тт. Т.7. М.: Эллис Лак, 2004. С.57, 60—62, 65—68.Так же: Эдельштейн М.Ю. Письма А.А.Смирнова к А.А. Ахматовой (1954—1957)// Vademecum: К 65-летию Лазаря Флейшимана. М.: Водолей, 2010. [↩]
- Шекспир У.Полн. собр. соч. в 8 тт. / Под общей редакцией А.Смирнова и А.Аникста. М.: Искусство, 1957—1960.[↩]
- РО ИРЛИ.Ф.670. Оп.1. Д.163. Л.9—10. [↩]
- РО ИРЛИ.Ф.670. Оп. 1. Д.163. Л.5. [↩]
- Шекспир У.Полн. собр. соч. в 8 тт. Т.6.[↩]
- Комментаторы переписки поэта сообщают, что Смирнов в 1958 году «требовал» исключения переводов Пастернака из ПСС Шекс пира, но не приводят какихлибо доказательств этого. См.: Пастер нак Б.Пожизненная привязанность. Переписка с О.М.Фрейденберг. М.: АртФлекс, 2000. С.409—410 (комм. Е.В.и Е.Б.Пастернаков); Пастернак Б.Л.Полн. собр. соч. Т.9. С.485 (комм. Е.В.Пастернак и М.А.Рашковской; почемуто здесь ПСС Шекспира названо 6-томным). [↩]
- ОР РГБ.Ф.572. К.1. Д.5. Л.1—32 (Машинопись). [↩]
- Смирнов А. А. Советские переводы Шекспира // Шекспир. 1564—1939. Л.—М.: Искусство, 1939. [↩]
- Левин Ю.Д.Русские переводы Шекспира// Мастерство пере вода. 1966. М.: Советский писатель, 1968. С.23. [↩]
- «Стих М.Л.Лозинского восхитителен, виртуозен, блестящ, но холодным, ледяным блеском. Где та теплота, непосредственность, которые составляют, однако, одно из главных очарований Шекспира?»— писал Смирнов (ОР РГБ.Ф.572. К.1. Д.5. Л.26).[↩]
- См.: Смирнов А.А.Советские переводы Шекспира. С.167—168. [↩]
- РО ИРЛИ.Ф.670. Оп.1. Д.94. Л.45—63.[↩]
- ОРРГБ.Ф.572. К.1. Д.5. Л.27—29 (Машинопись). [↩]
- Далее абзац, зачеркнутый автором: «Стр. 11. Кент говорит Корделии: «Богов, девица, за тебя молю»».[↩]
- Далее авторомзачеркнуто: У Щ[епкиной]К[уперник]: «льсти вое искусство речей неискренних». [↩]
- Далее автором зачеркнут абзац: «Немного дальше (стр. 14 вни зу)— совершенно то же. Корделия у Б.Пастернака говорит бургундскому герцогу почти вызывающе бойко, задорно: «Без сожалений, герцог. В любви корыстной не нуждаюсь». Насколько мягче и скромнее говорит она у Шекспира: «Бог с ним, с Бургундским герцогом! Раз его любовь— корысть, я не стану его женой»».[↩]
- Далее автором зачеркнуты слова: «Уступая местами в смысле выразительности и поэтичности».[↩]
- Последующие три слова вместо зачеркнутых: «все же на достаточно». [↩]
- Далее автором зачеркнуты слова: «То же самое касается не только детского читателя, но и широкого круга взрослых читателей «простых душ», любящих искусство и жаждущих просвещения, хотя и не очень искушенных во всех его тонкостях. К такому читателю пе ревод Б.Пастернака очень приближает Шекспира некоторым своим упрощением, своим переключением текста в более интимный, лири ческий и сказочный план, облегчая его понимание». [↩]
- Пред этим автором зачеркнуты слова: «Такой, в первую очередь».[↩]
- Далее автором зачеркнуты слова: «А это уже очень много и, быть может, это максимум того, чего можно для указанного читателя требовать. Думаю, что другой, стилистически более точный, но поэтически менее самобытный и менее прочувствованный перевод достиг бы в этом смысле меньше результатов». [↩]
- За этим следовал зачеркнутый автором абзац: «Например, воз глас Лира в степи, во время бури (стр. 12, акт III, сцена 2): «Вой, вихрь, вовсю! Жги, молния!». Конечно, инструментовка на вв первых двух стопах интересна, но смысл от этого очень пострадал: «вихрь» не «воет» и вообще фраза звучит искусственно. А «молнии» никакой в тексте вообще нет. И почему «жги»?» [↩]
- См.: Шекспир В.Король Генрих Четвертый. Сцены / Перевод Б.Пастернака// Звезда. 1946. № 2—3.[↩]
- Имеется в виду издание: Шекспир В.Полн. собр. соч. в 5 тт. / Под ред. С.А.Венгерова. СПб.: БрокгаузЕфрон, 1902—1905 (Биб лиотека великих писателей).[↩]
- Имеется в виду издание: Шекспир В.Полн. собр. соч. в 8 тт./ Под общей ред. С.С.Динамова и А.А.Смирнова. М.Л.: Academia— Гослитиздат, 1935—1949.[↩]
- Здесь в машинописи пропущена строка.[↩]