В кабинете

Эмил Димитров

Ученый отвечает на вопросы редакции
Эмил Димитров - Филолог, философ, доктор филологических наук, доцент Института литературы Болгарской академии наук (София), президент Болгарского общества Достоевского.

Над чем вы в последнее время работаете (книги, статьи, курсы, проекты, конференции и т. д.)?

Возможно, любой автор задавался вопросом: «Почему я пишу то, что пишу? На какие глубокие вопросы это отвечает?»

Косвенный ответ на этот важнейший вопрос я даю (по меньшей мере самому себе) в своей новой книге «У смерти нет лица», которую недавно закончил. Основная ее часть — слегка отредактированная расшифровка аудиозаписей, которые я сделал девять лет назад после тяжелейшей автокатастрофы, из которой чудом вышел живым. Долгое время после этого «метафизического приключения» я лежал неподвижно. Писать или печатать было невозможно, но можно было записать на диктофон переживания и размышления на вдруг появившуюся новую тему. К этому меня подтолкнули старшие друзья: важно не забыть и точно рассказать аутентичную историю (вплоть до мельчайших деталей) о страшном опыте личной встречи со смертью, о том, как после человек восстанавливает свою осанку, как он поднимается и его тело снова принимает естественное вертикальное положение (поверьте мне на слово, это тяжелый труд). 

Итак, когда я был зажат в машине и думал (хотя и трудно назвать переживания и ощущения тех минут мыслями в точном значении слова), что мне остается жить, наверное, не более пяти минут, то в какой-то момент мною овладело странное тяжелое чувство. «Что же после моей смерти будет делать семья с моими книгами, планами и черновиками (точнее — файлами)?» — подумал я. Именно этот простой вопрос заставил меня очнуться и начать свою борьбу. Как кажется, я вернулся в мир, в жизнь для того, чтобы написать ненаписанные и закончить уже начатые и давно задуманные книги. У человека есть дела на этой грешной земле, и он не должен уходить, пока свое дело не сделает: ведь, как сказал Достоевский, «человек пришел в мир, чтобы сознать и сказать». 

Не знаю, как у других, но после моей личной встречи со смертью я убежден: я пишу, потому что таким образом отвоевываю для жизни маленькие пространства смысла в ее извечной борьбе со смертью; пишу, потому что хочу поделиться опытом — для того чтобы предупредить других; пишу, потому что таким образом выполняю свое человеческое назначение, потому что не могу иначе. Драма жизни отражается в нашем письме, а из написанного постепенно складывается текст жизни.

Только что, к большому юбилею Достоевского, вышел сборник «Антропология Достоевского». В нем собраны материалы одноименного международного симпозиума, который был организован Болгарским обществом Достоевского и состоялся в Софии в конце октября 2018 года. Сборник уже начал свой путь к читателю…

Какие работы или выступления коллег привлекли ваше внимание в последний год? 

У меня, как кажется, отсутствует «критический рефлекс»: я не слежу за новинками и обычно не откликаюсь на них. «Подобное познается через подобное» — говорили древние, и они, разумеется, были правы. Мы замечаем то, что в состоянии заметить, нас задевает то, что нам дорого и близко.

Здесь я хотел бы поделиться своей радостью от нового приобретения. Сравнительно недавно я получил в дар коробку с книгами от Дома Лосева, с которым поддерживаю связь в течение долгих лет. Книга Виктора Троицкого «Тропа и путь. Из жизни людей и идей» (М.: Перо, 2020) поразила меня своей надвременностью и востребованностью. Она подготовлена к изданию как раз в этот, второй, год мировой пандемии, который для автора оказался годом испытаний и трагических переживаний. Всеобщая — «абстрактная» — трагедия становится для нас личной, зримой, пластически явленной единственно в том случае, когда она нас задевает, когда в ее водоворот попадают дорогие нам люди. В. Троицкий, математик, философ, писатель, в своей книге-калейдоскопе собрал разнообразные по жанру и времени написания тексты — тут статьи и эссе, письма и записи выступлений, дневниковые заметки и воспоминания, библиографии, фотографии и замечательное «Чтиво» (дневник автора-читателя за 1992–1998 годы). Все они объединены миром книги, а также памятью о любимой женщине и друге. Именно она и память о ней — залог единства этой необычной книги, которую я бы определил как свидетельство «внутренней хронологии читающей и понимающей души русского интеллигента». Книга очень личная, книга-отчет перед Любимой, памятник тихой любви и памяти вечной. Книга-жертва и книга-катарсис.

А книга Елены Тахо-Годи «У мирного порога моего…» (М.: Водолей, 2020), сборник рассказов и повестей автора, известного больше своими штудиями по истории русской литературы, удивила меня не только рассказанными историями, но и неспешностью изысканного слога, некоей здоровой «старомодностью» повествования. О чем эта книга, откуда тихая печаль, разлитая в ней? По-моему, она о трудности настоящей встречи с другим человеком: «Что мы знаем о других — даже не о дальних, а о близких? Ничего. Что мы знаем о себе? Разве мы понимаем себя? Нет, нет и нет. Мы — слепые» — утверждает автор. 

Все повести и рассказы автора снабжены авторитетными эпиграфами, посредством которых истории как бы восходят к большому, универсальному Смыслу, а трагедия повседневности получает свое оправдание. Особо трогательны страницы, посвященные расставанию с Алешей — так автор именует самого Алексея Федоровича Лосева! 

Тоска по встрече — так можно определить эмоциональную доминанту наших дней, и книга Е. Тахо-Годи вполне созвучна этой тоске.

По-прежнему продолжают удивлять меня книги Алексея Федоровича Лосева. И длится это вот уже почти полвека, еще со школьных лет, когда в 1978 году в книжном магазине им. М. Горького в Софии я взял в руки прекрасное издание «Эстетики Возрождения» (М.: Искусство, 1978). Моя «Biblioteca Loseviana» обогатилась двумя новыми книгами — новейшим научным, дополненным академическим изданием знаменитой «Диалектики мифа» (М., 2021) и прекрасным изданием «Учения о стиле» (сост. А. Тахо-Годи и Е. Тахо-Годи), в котором собраны работы Лосева, посвященные художественному стилю (М.–СПб., 2019). И если текст «Диалектики мифа» мне прекрасно известен, потому что я уже переводил и комментировал эту великую книгу (София: Славика, 2003), то во второе издание включены тексты, которые мне до сих пор были незнакомы, — речь идет о написанной в 1970-е годы книге «Теория художественного стиля». 

Однако же одновременно меня поражают тиражи этих прекрасных книг. Издать книгу тиражом 300 экземпляров в огромной, 150-миллионной России — это все равно что издать книгу всего в 12–15 экземпляров в тающей, семимиллионной Болгарии… Да ведь одна Москва по населению в два раза больше всей нашей страны, в этом городе-государстве — свыше тысячи научных институтов! Почему так, дорогие друзья, куда же подевался русский читатель?

«Ответа нет, скажу открыто».