Сонечка, Сонечка Мармеладова, вечная Сонечка, пока мир стоит!
Ф. Достоевский. Преступление и наказание
Особый интерес для литературоведения представляют архетипические мотивы, взятые как в разных национальных литературах, так и в литературе одного конкретного народа. Архетипы закрепляют в культурном сознании ситуации и варианты поведения, общие для исторической или национальной ментальности. В русской литературе наряду с повторяющимися образами «маленького человека», «лишнего человека» и т. д. — на протяжении XIX–XX веков функционирует образ «вечной» Сонечки, берущий начало в романе Достоевского «Преступление и наказание» (1866). Затем он видоизменяется, сохраняя устойчивость архетипа, обрастает новыми смыслами в «Повести о Сонечке» (1938) Марины Цветаевой, рассказе Татьяны Толстой «Соня» (1984) и повести Людмилы Улицкой «Сонечка» (1992).
Что же кроме имени объединяет «Сонечек» у писателей-женщин, затеявших литературную игру с творчеством Достоевского, и в какой архетип складываются генетические связи их родства?
Имя «Соня» — один из вариантов полного имени «София», которое в переводе с древнегреческого языка означает «мудрость», «премудрость», «мудрая». Существует вариант перевода «разумность», «наука». В русской литературе многие писатели наделяли этим именем героинь своих произведений: Софья, племянница Стародума в комедии Д. Фонвизина «Недоросль», Софья Павловна Фамусова в комедии «Горе от ума» А. Грибоедова… В дальнейшем писатели чаще стали использовать имя «Соня» и даже «Сонечка», создав совершенно новый женский образ.
В «Преступлении и наказании» Соня — дочь спившегося чиновника Семена Захаровича Мармеладова, жена которого, Катерина Ивановна, не видя другого способа спасения для троих малолетних детей, убеждает ее пойти по желтому билету. Поднимая запретную тему, Достоевский создает весьма противоречивый образ: «…совершается буквальное совмещение образов проститутки и мадонны» [Боренстайн 2001: 302].
На наш взгляд, подобная двойственность сомнительна: автор вовсе не акцентирует внимание на Соне-блуднице, а показывает скорее Соню-жертву — хрупкую, беззащитную девочку. Таково портретное описание Сони: «…несмотря на свои восемнадцать лет, она казалась почти еще девочкой, гораздо моложе своих лет, совсем почти ребенком…»
Как полагает Г. Ребель, род занятий Сони Мармеладовой явно противопоставляется ее внутреннему миру, о чем свидетельствует антитеза ее «профессионального» наряда и лица [Ребель 2007: 48]:
Соня остановилась в сенях <…> и глядела как потерянная, не сознавая, казалось, ничего, забыв и о своем перекупленном из четвертых рук, шелковом, неприличном здесь, цветном платье с длиннейшим и смешным хвостом, и необъятном кринолине, загородившем всю дверь, и о светлых ботинках, и об омбрельке, ненужной ночью, но которую она взяла с собой, и о смешной соломенной круглой шляпке с ярким огненного цвета пером.
Лицо же резко контрастирует с подобной одеждой: «Из-под этой надетой мальчишески набекрень шляпки выглядывало худое, бледное и испуганное личико с раскрытым ртом и с неподвижными от ужаса глазами».
Весьма значимая черта образа Сони Мармеладовой — ее беззаветная вера в Бога: образования Соня не получила, ей чужды сложные теории, она руководствуется библейскими заповедями. Отсюда и ключевое качество данного образа — христианская жертвенность Сони, готовность ступить на путь мученичества ради ближнего.
«Повесть о Сонечке» — одно из крупных прозаических произведений М. Цветаевой, написанное во Франции. Сонечка — реально существовавшая актриса и чтица Софья Евгеньевна Голлидэй (1894–1934). Сопоставление образа Сонечки из мемуарной повести с художественным образом из романа Достоевского представляется нам вполне оправданным по нескольким причинам.
Во-первых, принято считать, что проза М. Цветаевой сочетает в себе задачи бытописания с художественными, поэтому мемуарный образ Сонечки Голлидэй вполне можно рассматривать как художественный.
Во-вторых, в «Повести о Сонечке» очевидно влияние творчества Достоевского, главным образом его романа «Белые ночи», о чем пишет А. Саакянц: «Да, Сонечка и впрямь увиделась поэту героиней раннего Достоевского; она стала литературным образом. Не книжным, а именно литературным, художественным, живым» [Саакянц 1999: 176].
С образом Сонечки Мармеладовой литературную героиню Цветаевой сближает беспредельная жертвенность. Однако формула жертвенности Сонечки Голлидэй несколько иная. Ее можно выразить такими словами: способность «гореть и греть».
Безусловно, цветаевская Сонечка так же нерасчетлива, так же готова пожертвовать всем ради семьи и близких, как и Сонечка Достоевского; а самое главное — так же способна «греть». Героиня, «как Золушка», опекает двух своих сестер: «…она непрерывно была озабочена их судьбою — и делом заботилась. — Нужно много денег, Марина, нужно, чтобы у них были хорошие платья и обувь, потому что они (с глубоким придыханием восторга) — красавицы». Рассказывая о своем отце-скрипаче, Сонечка вспоминает, как во время его болезни «каждый день к нему ходила, ни минуточки от него не отходила…». С тою же заботой и теплотой она относится к своим студийным друзьям.
Подобно тому как Сонечка Мармеладова пренебрегает телесным в пользу христианской идеи служения ближним по образу самого Христа, Сонечка Голлидэй, находясь в пореволюционной Москве, когда все вокруг озабочены бытом, голодом, нескончаемыми очередями, способна жить духовной жизнью, способна «гореть». Материальный мир для нее как будто не существует: об улучшении своего быта Сонечка не беспокоится, вся ее энергия направляется в творчество. Вот почему Сонечка «спит наяву» («пылает» она на сцене), играет «насмерть» и превосходно танцует в грубых тупоносых башмаках. Ее духовная устремленность контрастирует с обострившимися в это время материальными потребностями изнуренных людей. А энергичность образу придает варьирование слова «пожар» в различных изобразительно-выразительных средствах: эпитетах (живой пожар), лексических повторах («Горит все, горит — вся. Горят щеки, горят губы, горят глаза, несгораемо горят…»), метафорах (костер рта), сравнениях («…горят — точно от пламени вьются! — косы, две черных косы, одна на спине, другая на груди, точно одну костром отбросило»). Однако эта жизненная энергия, которая так резко отличает Сонечку от лиц цвета «зеленого неба», дается ей из последних сил.
Как видим, «вечная» Сонечка вполне может проявить свою природу и в искусстве, что продемонстрировала Цветаева.
В свою очередь Т. Толстая, вступая в полемику с творчеством Достоевского, доводит жертвенность Сони в своем одноименном рассказе до абсурда.
Соня представлена как человек со странностями: «Ясно одно — Соня была дура. Это ее качество никто никогда не оспаривал, да теперь уж и некому». Однако при этом Соня — научный хранитель музея, то есть человек с образованием. Ее глупостью считают способность бескорыстно принимать в жизни окружающих самое деятельное участие: «…когда уже выяснились и Сонина незаменимость на кухне в предпраздничной суете, и швейные достоинства, и ее готовность погулять с чужими детьми… — по прошествии некоторого времени кристалл Сониной глупости засверкал иными гранями, восхитительными в своей непредсказуемости».
Безразличие героини к себе подчеркивает антитеза: «Стало быть, Соня шила… А как она сама одевалась? Безобразно… Что-то синее, полосатое, до такой степени к ней не идущее!»
Но главное, что, на наш взгляд, отличает ее от Сонечки Мармеладовой, — в блокадном Ленинграде Соня жертвует своей жизнью по недоразумению. Любимого человека Николая, обремененного семьей и детьми, нет — его выдумали Ада Адольфовна и другие участники «адского планчика», каждый месяц сочиняя от имени «воздыхателя» любовные письма. Ничего не подозревавшая Соня спасает жизнь ослабшему от голода «Николаю» (за Николая она принимает Аду Адольфовну): «Соня опустилась на колени, прижалась глазами к его отекшей руке <…> и немножко поплакала. Потом она напоила его соком с ложечки, подбросила книг в печку, благословила свою счастливую судьбу и ушла с ведром за водой, чтобы больше никогда не вернуться». Таким образом, Соня отдает жизнь за человека, который так жестоко над ней посмеялся. И в этой ошибке глубокий трагизм данного образа. Но думается, что такой поступок она совершила бы при любых обстоятельствах.
Для Л. Улицкой характерно тяготение к жанру семейной саги. Семья для писателя — это целая вселенная, где именно женщина занимает центральное место как хранительница домашнего очага, от которой полностью зависит жизнь дома. Поэтому в повести «Сонечка» семейная тематика переплетается с нравственно-философской. В данном произведении автор по-новому интерпретирует образ «вечной» Сонечки.
Н. Ковтун указывает на преемственность образа Сонечки, проводя параллель образов Сонечки и Роберта Викторовича с образами Сонечки Мармеладовой и Раскольникова, указывая на то, что «вместо Библии их сближает французская литература» [Ковтун 2012: 173]. Девушка становится музой для талантливого художника Роберта Викторовича, который прерывает ее пристрастие к чтению.
Выйдя замуж, Сонечка всецело погружается в домашние заботы: «И, оторванная от этой древней жизни, она вкладывала весь свой непознанно-религиозный пыл в кухонную возню с мясом, луком и морковью, в жестко-белые салфетки, во всеустройство стола, где судок для приправ, подставки для ножей, тарелочки справа, слева грамотно были расставлены, как велел совсем другой канон, новый, буржуазный». Свои духовные устремления героиня готова принести в жертву домашнему уюту. Она мудро ведет хозяйство, накапливает деньги, чтобы купить дом… Однако муж постепенно отдаляется от нее.
Образ Сонечки отличается бесконечной теплотой и жертвенностью женской души, способной не только пренебречь своим пристрастием к чтению ради семейного счастья, но и стать для молодой любовницы мужа Яси после его смерти матерью, принимая участие в ее судьбе. Сонечка нежно ухаживает за Ясей, благодарит провидение, пославшее ее дорогому супругу такое украшение, такое утешение на старости лет: «Как это справедливо, что рядом с ним будет эта молодая красотка, нежная и тонкая, и равная ему по всей исключительности и незаурядности, и как мудро устроила жизнь, что привела ему под старость такое чудо, которое заставило его снова обернуться к тому, что в нем есть самое главное, к его художеству…» Такое поведение героини совершенно непонятно окружающим, которых Сонечка удивляет еще и тем, что после смерти Роберта Викторовича сама стала руководить развешиванием портретов мужа, изображающих исключительно Ясю. «…И вряд ли кто мог бы сделать это лучше <…> И сам Роберт Викторович не сделал бы лучше». А это ведь не что иное, как проявление самоотречения и жертвенности…
Как же интерпретируют образ «вечной» Сонечки отечественные писатели, что кроме имени связывает их героинь, соединившихся в пока еще неотрефлектированный архетип? Главное его качество — женская жертвенность. Она может реализоваться и в семье, и в отношении к искусству или любимому человеку, и просто по ошибке. Живой интерес русской литературы к данному образу еще раз подтверждает архетипичность этих черт для русского национального характера.