Я наверняка повторюсь. О подобном высказывался не раз. Но не всем же источать оригинальные идеи — кто-то подолгу живет с одной мыслью и пытается донести ее до других. Считает, что она важна… Я из второй категории, видимо. Да и вспоминать тянет все чаще.
Когда я, что называется, входил в литературу — во второй половине 90-х, — в журналах печатали довольно много начинающих. Это некоторая натяжка, что до начала 2000-х на молодых не обращали внимания. Обращали, но так, — дозированно. В одном из двух-трех номеров «толстяков» происходил дебют, последний номер «Октября» отдавался молодым. В общем, их не игнорировали, уже не мариновали, как было в 80-е — начале 90-х. Тогда почти все было занято публикациями ранее запрещенного, вынутого из ящиков письменных столов.
Печататься в толстых журналах было очень престижно, да и гонорары платили ощутимые. Но публикации, как правило, не вызывали особо отзвука у критиков, литературных обозревателей (хотя почти в каждой газете тогда были обзоры «толстяков», пусть краткие и выборочные). И, листая нынче журналы того времени, я вижу, что абсолютное большинство молодых авторов исчезло из литературы, а это были, в основном, очень талантливые люди, им наверняка было о чем еще рассказать.
«Лирического героя в этих текстах нет», — пишет в одном из небольших предисловий к книжечке Кирилл Анкудинов. С этим согласиться никак невозможно: тексты Агриса ими буквально перенаселены.
Исчезали потому — с некоторыми из них я знаком, разговаривал об этом, — что не видели никакой реакции на написанное и напечатанное. Молчание — самое страшное для литератора. Оно попросту убивает.
Из моих сверстников единственным, скажем так, резонансным был Олег Павлов. Одних его проза восторгала, других возмущала, происходили полемики, и сам Олег не молчал. В общем, вокруг его вещей, да и самой фигуры, происходило движение — была движуха. В нее включались все новые критики, прозаики.
Немного позже такая же движуха возникла в отношении поколения, что пришло в первой половине нулевых. Кто-то приветствовал их и называл скорым будущим русской литературы, кто-то отказывал даже в минимальном таланте и значении, называл выкормышами либеральных «Дебюта» и Форума молодых писателей в Липках.
У этого поколения появились свои критики, которые писали как рецензии, так и огромные статьи, где говорилось не только о литературе, но и затрагивались чуть ли не все сферы человеческой цивилизации.
Потом, с началом 2010-х, наступило затишье, а следом — гробовая тишина. Критики ушли в иные жанры литературы (быть критиком долгое время практически невозможно), других же не народилось. Новые писатели, не менее талантливые, с не меньшим поводом для большого и серьезного разговора, приходят, публикуются и издаются — и наталкиваются в основном на молчание.
Всплеск внимания к одной-двум книгам в год полезен и приятен авторам этих самых книг. Но литературу это не двигает. Она буксует на одном месте, иногда рыча, выбрасывая столбы дыма. Но это не движение.
Вот прочитал недавно запись в фейсбуке писателя Романа Богословского:
«А вот ведь непонятно. Читал как-то статью Романа Сенчина, где он сетует — есть сегодня несколько новых интересных авторов, а вот критики на них нет. Критики их не замечают. А у меня тогда такой вопрос: с уходом со сцены „нового реализма» критики, которые его продвигали, все лишились работы, или что?
Где-то читал: „Валерия Пустовая сделала для „нового реализма» много, может, больше, чем он сам для себя». А что, Валерия Пустовая ушла из профессии? То есть — ну вывели на свет Божий „новых реалистов» — а дальше-то что, не надо писать критику?
Вот бы Роман Сенчин задал эти вопросы, которыми задается в статьях, лично тем людям. На каком-нибудь круглом столе».
Сесть за круглый стол и допросить Валерию Пустовую, Алису Ганиеву, Сергея Белякова, Андрея Рудалева и еще нескольких активно писавших лет десять назад, наверное, можно. Но вряд ли даже при желании они объяснят, почему или вовсе не пишут критику, или почти не пишут. Человек — не робот. Потерял интерес, смысл, попросту устал, исчерпался.
Плохо то, что практически нет новых. Нынешних двадцатилетних, которые бы пришли и заявили: а мы считаем, что литература должна быть такой, и у нас есть те, кто ее пишет,— смотрите.
Рецензиями, которых печатается немало, — ничего не исправишь, никого по-настоящему не заинтересуешь. Нужны серьезные, боевитые статьи. Нужны споры, нужна движуха. Без них — уныние и тяжелая дремота.